– Че-во-о?.. – прищурился Серп и обернулся к своим, четверо из которых уже слезли с телег и подходили к нему. Один из них снял с плеча двустволку. – Не, вы слыхали? Тут кто-то вякает! – Он резко повернулся к Авдею: – У тя чё, язык слишком длинный? – и поднял серп. – Давай сюда, укорочу.

– Иль говори, што нужно, иль езжайте, откуда приехали, – покраснел от напряжения Авдей. На изъеденной язвами лысине прозрачными бусинами выступил пот.

– Я сказал: давай сюда язык, – прошипел Серп, впившись взглядом в селянина. И вдруг завопил так, что вздрогнули даже вставшие за его спиной бандюганы: – А ну, высунул язык, падла!

Двое бандитов, не дожидаясь команды, бросились к Авдею. Один схватился за вилы, которые растерявшийся крестьянин не успел пустить в ход, и выдернул их из его рук. Второй двинул Авдея в челюсть прикладом ружья и пнул сапогом в голень мутанта. Авдей с перекошенным от боли лицом рухнул на колени.

Серп тут же подскочил к селянину и въехал ему коленом в подбородок. Изо рта Авдея вместе с брызгами крови и осколками зубов вырвался крик. Замахнувшись серпом, завопил и главарь бандитов:

– Язык! Я сказал: высунь язык!!!

Авдей инстинктивно пригнул голову. И тут что-то сверкнуло над скрючившимся на коленях мутантом. Его лысина вмиг покраснела от плеснувшей на нее сверху крови, а перед собой Авдей вдруг увидел полные изумления глаза своего мучителя. Тот почему-то смотрел на него снизу, из кроваво блестевшей травы. Авдей глянул вверх. Главарь лузян продолжал возвышаться над ним, только вдруг стал ниже ростом. Как раз ровно на голову, которая и валялась теперь у колен мутанта. А еще через пару мгновений, будто пытаясь вернуть свое, на нее рухнуло и обезглавленное тело.

– Так-то лучше, – глянув исподлобья на окровавленное лезвие своей литовки, проворчала стоявшая позади Авдея Варька Лешая. – Тож язык шибко длинен был… – А потом она, крутанув косой и сверкнув на своих гневным взглядом, истошно завизжала: – Пошто пнями застыли?! Руби-коли лешаков!

Варька первой ринулась на лузян, но грохнувший дуплетом выстрел из двустволки отбросил ее назад, к амбару. Но это уже не могло остановить взорвавшихся единым ревом злобы и ненависти, рванувшихся к врагам деревенских мутантов.

Иван Андреевич Кардаш не любил север, ему всегда было здесь холодно, даже летом. Он кутался во что попало, надевая одна на другую разношерстные одежки, ничуть не беспокоясь, что выглядит порой, словно пугало.

Он не любил север с тех пор как себя помнил, с раннего детства, хоть и родился здесь же, в Лузе. Но едва научившись читать, а было это задолго до школы, года в четыре, и прочитав о теплых морях и жарких странах, маленький Ваня твердо решил: как только вырастет – сразу уедет отсюда на юг. Свою мечту он почти осуществил. Правда, сначала уехал хоть и южнее, но не очень далеко – поступил после школы, которую закончил с золотой медалью, на мехмат МГУ. В Москве было не намного теплей, поэтому после окончания университета он не остался, хотя и мог, в столице, а перебрался в Ростов-на-Дону. Помыкавшись по частным фирмочкам, прибился в итоге к такой конторе, которая вскоре стала одной из ведущих не только в области, но и на всем юге России. Иван Андреевич к десятым годам нового века занимал на фирме немалую должность и не только получал удовлетворение от работы, но и имел весьма неплохой доход. И тогда он сделал еще один шаг навстречу своей детской мечте – построил шикарный дом на берегу Черного моря, в местечке Гизель-Дере неподалеку от Туапсе, где и проводил – сначала с женой, а после развода уже один, изредка выпадающие недели отдыха. О жарких странах он больше почему-то не думал, почувствовав, что нашел именно то, что ему по душе и по сердцу. Теперь его мечта окончательно сформировалась: поработать лет до пятидесяти пяти, скопить средств для безбедной, пусть и без особого шика, жизни и перебраться в Гизель-Дере насовсем. Море, солнце, беззаботная нега – больше ничего ему не нужно для счастья.

Но судьба распорядилась по-своему. Умер отец, и Кардаш поехал в Лузу, где не бывал уже добрый десяток лет. А на следующий после похорон день случилась Катастрофа – для Ивана Андреевича не столько всемирная, сколько своя, личная, разбившая в зябкую снежную пыль его почти что сбывшуюся мечту.

Кардаш не впал в депрессию, не спился, не покончил с собой – он, озлобившись на подлую судьбу и очерствев душой, стал жить подобно умному, осторожному волку-одиночке, безжалостно выгрызая себе зубами в жестоком новом мире место под солнцем.

А в Лузе царил полный беспредел – погибнуть от шальной пули, ножа или тупого, безжалостного избиения группой озверевших отморозков было куда проще, чем найти хоть какое-то пропитание. В городе то и дело происходил дележ власти, если можно назвать властью верховодство вожака над дикой стаей. К тому же таких стай и стаек было множество, и каждая считала себя главной. Радиация, пусть и не столь сильная в Лузе, чтобы косить всех подряд, между тем также творила свое черное дело. Наиболее слабые, в основном, пожилые и дети, умерли в первые годы после Катастрофы, выжившие же в подавляющем большинстве превратились от излучения в покрытых язвами и коростами лысых уродов. Рождаемость резко упала, но даже те, кому «повезло» появиться на свет, почти стопроцентно были мутантами – с недостающими или, напротив, лишними конечностями, горбатые, безухие-безглазые; все аномалии сложно описать, фантазия у радиации оказалась неистощимой.

К тридцатым годам население Лузы, состоявшее теперь почти из одних бандитов, уменьшилось настолько, что делиться на «стаи» отморозкам стало практически невозможно. Этим и воспользовался один из наиболее жестоких вожаков – Серп, уничтожив самых строптивых и подмяв своей волей всех остальных. Но действовать в одиночку было опасно и сложно даже ему. Хотя Серп и не отличался гибкостью ума, его всё же хватило, чтобы понять: нужны люди, на которых можно было бы положиться, не держа при этом ствол пистолета возле их виска. «Силовым заместителем» Серпа стал немногим менее жестокий, чем он сам, некто Сургуч, получивший свое прозвище благодаря «изысканному» способу затыкать глотки особо говорливым. Но сила силой, а иногда Серпу позарез требовалась холодная, расчетливая голова – некоторые задачи нахрапом не решались. Такой головой для самопровозглашенного хозяина Лузы и стал Иван Андреевич Кардаш, который не делал ничего серьезного, предварительно не рассчитав и не взвесив. Его советы были незаменимы в наиболее сложных ситуациях. Правда, Серп не всегда прислушивался к ним, всё равно считая самым умным и правильным только себя. Особенно когда дело касалось «внутренних» проблем, которые Серп решал, как правило, с помощью угроз, издевательств и физических расправ, не делая исключения не только для рядовых бандитов, но даже и для своих приближенных. Нет, Кардаш единственный, пожалуй, всё-таки являлся таким исключением: Серп мог его оскорбить и унизить, но силу к Ивану Андреевичу ни разу не применял.

Мало того, осознавая исключительную полезность Кардаша, Серп в порыве внезапной щедрости сделал ему шикарный подарок, разрешив поселиться в одном из немногих каменных (Луза состояла преимущественно из деревянных, одно- и двухэтажных домов), уцелевших от междоусобных войн зданий. Помещение бывшего «Сбербанка» в былые времена казалось весьма импозантным и даже теперь заметно выделялось среди прочих. Достойным себя же Серп счел лишь трехэтажное здание из серого кирпича, которое некогда занимала Лузская районная администрация. Возле себя во «дворце» Серп держал только Сургуча и пару десятков самых отборных боевиков. Основная же масса бандитов жила в еще одном уцелевшем и довольно вместительном кирпичном здании – бывшей средней школе номер два.