Голос у неё тихий, напряжённый. Мне нечего бояться – меня не заберут, – но это не значит, что так легко смотреть на Охотников. Мы все молча считали, строили предположения… Сколько девушек? Каковы шансы, что Охотник приметит твою мать или сестру, дочь или подругу? Может, мне в самом деле повезло – мне терять почти нечего.

И всё же, так хочется сказать Бороке, как же я чертовски рада, что у меня есть хоть одна подруга. Она ведь могла бы держаться подле Котолин – ещё одно жестокое безликое тело в волчьем плаще, бросающее колючие слова. Но при этой мысли я чувствую себя маленькой и жалкой, словно собака, вынюхивающая землю в поисках упавшей еды. Вместо этого я сжимаю руку Бороки и смотрю ей вслед, чувствуя, как в груди стало тесно.

Хижина Вираг стоит на окраине селения, достаточно близко, чтобы лес мог протянуть руку и коснуться её кончиками узловатых пальцев. Деревянные стены хижины изъедены термитами и покрыты коркой лишайника, а тростниковая крыша – хлипкая, древняя. Дым валит из дверного проёма густыми серыми облаками, и от этого у меня слезятся глаза. Её костяные колокольчики яростно звенят, когда я переступаю порог, но я слишком невнимательно слушала её истории, чтобы понять, доброе это предзнаменование или дурное. Весть от Иштена или предупреждение от Эрдёга. В любом случае я никогда не была уверена, что кто-либо из них смотрит на меня с благосклонностью.

Котолин уже внутри, сидит, скрестив ноги, рядом с Вираг. Жарко горит очаг, и комната полна плотного древесного дыма. Мой соломенный матрац втиснут в углу, и мне противно, что Котолин видит его, эту небольшую постыдную вещь, которая принадлежит мне, и только мне. Травы, украшающие деревянные полки Вираг, я собирала сама, ползая на животе по лесной подстилке и проклиная её с каждым вздохом. Сейчас Вираг манит меня к себе, сжимая все шесть пальцев своей иссохшей руки.

В отличие от других девочек, видящие помечены с рождения – белые волосы или лишние пальцы, или ещё какая-нибудь странность. У Вираг даже есть дополнительный ряд зубов, острых, как иглы, воткнутых в её дёсны, словно галька в грязном русле реки. Котолин, конечно, удалось избежать этих унижений.

– Подойди, Ивике, – говорит Вираг. – Мне нужно заплести волосы для церемонии.

Сам факт, что она называет это церемонией, заставляет меня вспыхнуть от гнева. С тем же успехом она бы могла назвать это погребальным обрядом. И всё же я прикусываю язык и сажусь рядом с ней, перебираю пальцами спутанные пряди её волос, побелевшие от силы и вечности. Вираг почти такая же старая, как сам Кехси.

– Напомнить вам, зачем приходят Охотники? – спрашивает Вираг.

– Я хорошо знаю эту историю, – скромно отвечает Котолин, и я бросаю на неё хмурый взгляд. – Мы слышали её уже раз сто.

– Тогда услышите в сто первый, дабы не забыть, почему Кехси стоит, одинокий и незапятнанный, в королевстве, поклоняющемся новому богу.

Вираг питает слабость к нездоровому драматизму. По правде говоря, Кехси – одно из горстки небольших селений, разбросанных по всему Эзер Сему, полосе почти непроходимого леса, отделяющей нас от наших сестёр и братьев. Однако Кехси лежит ближе всего к опушке леса, и потому лишь мы несём бремя Охотников. Я завязываю косы Вираг полоской кожи, подавив желание поправить её.

Я могла бы процитировать всю её историю на память, с теми же паузами и интонациями, с той же мрачной торжественностью в голосе. Больше века назад все в Ригорзаге поклонялись нашим богам. Иштену, богу небес, сотворившему полмира. Хадак Уре, направлявшему руку каждого воина в смертоносном ударе. И Эрдёгу, богу Подземного Мира, которого мы неохотно признаём создателем более неприятной половины мира.

А потом появилась Патрифидия, которую принесли солдаты и святые мужи, шедшие на север от полуострова Веспасиан. Мы рассказываем об этом как о болезни, и этим недугом король Иштван был поражён сильнее прочих. Подстёгиваемый своей зарождающейся фанатичной преданностью, он распространил Патрифидию по всем четырём регионам Ригорзага, убивая любого мужчину, любую женщину, которые отказывались поклоняться Принцепатрию. Последователи старых богов, которых теперь называли новым насмешливым прозвищем «язычники», бежали в лес Эзер Сем, построив небольшие селения, где они надеялись сохранить свою веру в мире, вооружённые магией древних богов.

– Пожалуйста, Вираг, – прошу я. – Не заставляй меня снова это слушать.

– Тише, – упрекает она. – Имей терпение великого героя Вильмёттена, когда он плыл вдоль длинного потока на Крайний Север.

– Да, тише, Ивике, – злорадно осекает меня Котолин. – Некоторых из нас очень волнует история нашего народа. Моего народа…

Вираг обжигает её взглядом, заставляя замолчать прежде, чем я брошусь на неё и покажу, как сильно могу ей навредить, с магией или без. Почти невольно моя рука скользит в другой карман плаща, и кончиками пальцев нащупываю рифлёные края золотой монеты, спрятанной внутри. В этот краткий миг я по-настоящему люблю Вираг, несмотря на все шрамы от её порок, оставшиеся у меня на бёдрах.

– Сегодня никаких ссор, – говорит она. – Не будем делать за наших врагов их работу.

Потом она улыбается, обнажив блеснувшие в свете пламени дополнительные клыки, и дым поднимается вокруг неё тёмными облаками, словно струится прямо из её черепа. Её рот складывается, чтобы произнести слова, но Вираг не издаёт ни звука – глаза у неё вдруг закатываются, и она падает. Только что заплетённые волосы выскальзывают из моих рук, словно вода.

Котолин бросается к ней, но уже слишком поздно. Вираг корчится на полу; шея изогнута под странным углом, словно невидимая рука скручивает её позвонки. Грудь вздымается в рваных судорогах, она вдыхает грязь. То, как Вираг получает свои видения, выглядит, словно кого-то хоронят заживо, и земля уже смыкается над головой, а лёгкие наполняются ею, но он всё ещё борется. Котолин подавляет всхлип.

Я знаю, о чём она думает: «Это могла бы быть я». Видения приходят без предупреждения, безжалостно. Сейчас я чувствую лёгкий укол жалости, когда обхватываю руками голову Вираг.

Её глаза закрылись. Дрожь прекращается, и она лежит неподвижно, словно труп. Седые волосы слиплись от грязи. Когда она снова открывает глаза – те, к счастью, снова благословенно голубые. Облегчение захлёстывает меня, но тут же откатывается. Вираг отталкивается от земли, хватает Котолин за плечи, вцепившись в мех её волчьего плаща всеми своими двенадцатью пальцами.

– Охотники, – судорожно выдыхает Вираг. – Они идут за тобой.

То ли смех, то ли возглас прожигает дыру в моей гортани. Котолин застыла, словно связанные нами деревья, беспомощно вросла в землю. Рот у неё слегка приоткрыт.