Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алексей сидел, вперив свой взгляд в стол. Сейчас ему хотелось просто провалиться на месте, хотелось сжаться в комок под этим ироничным и все понимающим взглядом. Вот так всегда, а ведь он хотел как лучше. Неужели все было зря? Все эти десять дней ожесточенных боев на перевале. Неужели зря легли в эту каменистую землю Болгарии десятки его ребят, его славных егерей-волкодавов?!
— Ну и чего ты, как девица-скромница, покраснел, а, капитан? — усмехнулся барон. — Дошло, наконец, до тебя, что не все так просто и не всегда самое быстрое и прямое решение есть самое лучшее? Ладно, вижу я, что у тебя голова наконец-то работать начала и что ты сам все понял, отчего это на тебя гнев начальственный вот так вот изобильно вдруг пролился. А то интриги у него, видишь ли! Героев славных завистники грызут! Хотя и это, конечно, есть, не отрицаю. Ну как же без них?! — и он хлопнул Лешку по плечу. — Ну-ну! Не раскисать, капитан! Ты же вроде как самый главный у меня волкодав. Чего теперь нос-то повесил?! Ладно, скажу я тебе то, чего, может, и не надо было говорить, дабы воспитательный эффект от сего разговора не понизить. Не зря вы вцепились в те камни на Ришском перевале! Не зря все это, Егоров! И, похоже, не зря вы свои зубы показали самым большим министрам Блистательной Порты Оттоманской империи. Впечатлили, так сказать, произвели эффект! Не ожидали они для себя здесь такого приема! Ох, не ожидали! Думали, что перед ними тут заискиваться все сразу же будут. Станут церемониальные парады устаивать да пылинки с них сдувать, лишь бы такой нужный мирный договор в этой затянувшейся войне поскорее заключить. А тут на тебе! Вдруг разом мозги начальника охраны да на шитый золотом шелковый халат! Еще и жерла орудий со стволами штуцеров смотрят тебе прямо в душу! Ах, нахалы! — и Генрих Фридрихович аж причмокнул от удовольствия, как видно, мысленно смакуя и представляя всю эту картину. — Что Реис, что Нишанджи эфенди — все они в один голос потребовали у нашего главнокомандующего головы унизившего их русского молодого офицера в такой грязной зеленой форме, да еще и с волчьим хвостом на шапке. Но, как видно, в голове уже прокрутили, что раз русские себя так агрессивно ведут, так, значит, совершенно они в себе уверены и большую силу за собой чувствуют! Ну, разумеется, и их высокопревосходительство, он ведь тоже весьма не глуп, да и людей хорошо знает и чувствует, коли уж вообще до таких вот высот власти дошел. Румянцев разом на ступеньку выше требования от нашей стороны поднял. А что? Все равно ведь уже былого не вернуть, коли такое случилось. Ну вот такие у меня офицеры в войске, еле сдерживаю я их, сиятельные господа турки. Так и горят они желанием к вашим проливам идти да столицу Османской империи на свой остро отточенный штык взять! А за непочтительное отношение к столь уважаемым людям, как вы, это да-а. Ух, я его накажу! Ох и накажу нахала! Да по всей строгости! Даже не сомневайтесь, уважаемые министры Османской империи! И накажет ведь, Егоров, как-никак это же генерал-фельдмаршал, а не какой-нибудь там полковник, пусть даже и со связями! — барон с прищуром смотрел на Алексея. — Подробнейший рапорт о всех твоих похождениях, капитан, в ярких красках и в самом выгодном свете уже ушел туда, куда надо, — и он кивнул на крышу шатра. — Какая уж там реакция на него будет у сильных мира сего, я покамест и сам не ведаю, да и будет ли она вообще, мне это тоже сейчас неизвестно. Но вот что я в точности знаю, так это то, что тебе пока на глаза высокому армейскому начальству показываться вообще смысла никакого нет. Ну вот зачем ему портить такое хорошее настроение? У него сейчас одни лишь лавры по столь знаменательной виктории на уме. Ему нужно победные реляции наверх слать, повышения в чинах и больших премиальных оттуда ждать, а тут вдруг ты словно немой укор для его «чистой» и «незапятнанной» совести. Не-ет, точно, никак нельзя здесь светиться! Может, тебя вслед за генералом-поручиком Суворовым отправить? Его, я слышал, на поимку Емельки Пугачева к Волге готовятся послать.
Барон надолго задумался. Все это время Лешка сидел тихо — «как мышка», не желая мешать глубокому мыслительному процессу своего начальника. Наконец полковник, как видно, принял решение.
— Нет, на поимку Емельки вас отсылать тоже никак нельзя. Пусть без вас там кому положено с ним справляются, у тебя и так сейчас одно лишь название от роты осталось. Какие у тебя потери? Наверное, совсем обескровленная после последнего боя? Сам своими глазами видел, как ты едва ли семь или восемь десятков из той Ришской крепости выводил. Да и то они все поранены там были. Эко ведь потрепало вас? — и он сочувственно вздохнул.
— Из ста пятидесяти пяти человек полного состава сейчас в строю восемьдесят, — четко, на память доложился капитан. — Из безвозвратных потерь у меня пятьдесят шесть погибших и еще три инвалида. Итого пятьдесят девять. Несколько человек за эту неделю из полевого лазарета перешли на долечивание в роту, и теперь там, а также в гарнизонном госпитале Бухареста осталось шестнадцать егерей. Сколько времени им нужно на выздоровление и все ли они смогут это сделать — большой вопрос. В любом случае мы своих раненых не оставим и всем чем сможем им поможем. Чуть более половины роты готовы к бою, да и то большая ее часть с мелкими ранениями. И нам нужно около месяца времени, чтобы восстановиться.