Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я медленно, очень медленно оборачиваюсь, не отпуская Алёнкину руку, и вижу… Пустое кресло-качалку.
– Она сейчас здесь? – и жду ответа, не в силах даже пошевелиться.
– Нет, мам. Сейчас её нет, – и лёгкий, радостный смех. – Спокойной ночи, мама!
Царёв заметил – что-то неладно. Обычно он, при всей своей педантичной дотошности даже в самых малозначащих деталях, бывал удивительно глух к эмоциям других людей, но не сейчас.
– У вас с Алёнкой всё хорошо? Мне показалось за ужином, что между вами кошка пробежала.
– Мы сегодня в парке видели, как человеку плохо стало, – как известно, полуправда – самая лучшая разновидность лжи, – может быть, она немного расстроилась из-за этого. Мне пришлось в темпе увести её домой, чтобы не акцентировать, а она закапризничала и прогулка накрылась медным тазом.
– Да? А мне Алёнка по секрету сказала, что-то плохое случилось с щенком. Вы уж определитесь! – и он улыбнулся так открыто и доверчиво, что я поняла – он и мысли не допускает, что мы реально повздорили.
– Щенок тоже был задействован, – невозмутимо добавила и сама удивилась, как естественно вышло.
– Ну понятно, что ничего не понятно, – он прикоснулся к моей щеке. – Ты у меня такая молодец! Отлично справляешься. Иногда я думаю, что сказки про злую мачеху выдумали недалёкие и завистливые люди, но понимаю, что это просто ты у меня такая замечательная.
Вот так у нас с Алёнкой и появился свой очень-очень страшный секрет, в который не посвятили даже отца и мужа. Она знала, что я знаю и могу помешать ей, а я вроде бы была готова, что она может быть маленьким монстром с невинными детскими глазами.
Видимо, только этим и можно объяснить мою живучесть рядом с потенциально опасным ребёнком. Под ударом тот, кто больше всего заботится, а у меня, похоже, иммунитет к чудищам.
Как же я ошибалась!
Но пока я не могла ни о чём другом думать, кроме как о женщине в паутине, сидевшей в темноте, и о странных вывертах памяти.
Всплывшее воспоминание прямо-таки кричало: до того, как начинаются картинки из счастливого детства с любящими родителями, там явно было что-то, до боли напоминающее детский дом. Нет, конечно, это мог бы быть и санаторий или что-то похожее, с родителями за забором, которые только и ждут возможности передать гостинцы своему драгоценному чаду, но вера в подобный расклад предательски стремилась к нулю.
Нужно было срочно поболтать с мамой, чтобы заглушить ноющее чувство выбитой из-под ног земли. На следующий день мы поехали на Кутузовский – навестить нашу бабушку.
Только увидев её в дверях, мне уже стало гораздо легче – рядом с моей мамой всё кажется стабильным и правильным. Возраст никогда не мешал ей выглядеть на все сто и тщательно следить за внешностью и здоровьем, чего она, кстати, всегда требовала и от других, кому повезло попасть под её крыло. Папка у неё ходил по стойке смирно и питался исключительно сбалансировано, позволяя себе отрыв только в предельно конспиративной обстановке.
Мамуля ужасно обрадовалась мне и тут же пристроила Алёнку к новым раскраскам, купленным специально на случай такого визита. Пока та закрашивала мелкие фигуры, высунув от старания язык, я позвала маму на кухню, поговорить.
С мамой так просто на серьёзные темы не выйти – по давным-давно заведённому ритуалу сначала обязателен обмен тонной ежедневных подробностей: где была, что купила, кто и что сказал. Сегодня хитом программы стал коллагенит – она наконец выбрала правильный коллаген и уже успела на себе заметить его отличный эффект. Конечно, мне тут же был подарен пузырёк со строгим наказом принимать, как положено.
Вот какой с такой заботливой мамой заговорить о своей приёмности, скажите на милость? Но мне пришлось резать по живому, я просто не могла молчать.
Услышав историю про казённый дом, мамуля побледнела и даже как будто схватилась за сердце, но ничего, бодрячком. Она у меня – как Великая китайская стена, стоит назло всем ветрам и внушает непоколебимую уверенность своей готовностью тут же решать любые затруднения.
Некоторое время она молчала, потом несколько раз торжественно набирала побольше воздуха, чтобы что-то сказать, но так и не решалась. А потом вдруг схватила меня за руки и уже начала рассказывать, не останавливаясь.
Не каждый день узнаёшь, что ты приёмный.
Пока мама судорожно объясняла, очень боясь ранить меня и стараясь максимально сгладить удар, как они с папкой мечтали о дочке, и как однажды – совершенно случайно – услышали разговор, что вот же повезёт кому-то, такая девочка получила статус к усыновлению, просто загляденье.
Это была их старая знакомая, по совместительству – директор детдома, но она никогда не имела ввиду моих родителей и просто поделилась текущими новостями с приятельницей.
Как утверждает мама, их как громом ударило – вот оно! Казалось бы, какая новость, полно детей ждёт своего часа, но они только в тот момент поняли, что надо уже не морочить голову, а брать готового ребёнка. Решили, даже не увидев меня, а уж когда познакомились – директор поспособствовала ускорить процесс и оформить в лучшем виде, то последние сомнения, если они и были, моментально испарились.
Я слушала и отмечала где-то на заднем плане, что не так уж это и страшно, как я думала. И вовсе даже можно с этим жить.
Выговорившись, мама замерла и посмотрела с явной тревогой.
– Мам, ты чего?
– Как ты, девочка моя? Мы с папой очень тебя любим, так и знай. Прямо, как родную. Вот и Алёнку мы тоже… – и она осеклась, сообразив, что ни к чему внучке знать, что там родной крови и в помине не было, а она ведь могла услышать сейчас обрывки разговора.
– Да я и не сомневаюсь в этом, – успокоила мамулю, как могла, а потом задала волнующий меня вопрос, – просто интересно, а кто мои настоящие родители? Ну в смысле, биологические.
Её как будто ударили. Похоже, мой интерес выглядел предательством – вот так заботишься лет двадцать о ком-то, а потом бац, и вопрос, а где же они, другие, настоящие? Звучит и правда очень обидно.
Но мамуля взяла себя в руки и с заметно вытянутым лицом выдала всё, что знала.
– Федора, я понимаю, что тебе интересно, но я почти ничего не знаю. Мы сразу делали усыновление с тайной, так что никто и не думал, что в это нужно вникать. Наверное, можно узнать у них, если ты хочешь… – в глазах её читалась почти что мольба, и я поняла, что если и буду искать, то уж точно сама, не посвящая их в подробности.
Пока ехали домой, Алёнка спросила с заднего сиденья, устав рассматривать сокровища – бабушкины подарки, всякую бесценную мелочёвку.
– А чего это баба грустная была?
– Всё в порядке, просто вспомнилось такое, от чего людям всегда хочется поплакать.
– А от чего тебе хочется плакать? Я никогда не видела, чтобы ты плакала.
– Даже и не знаю, Алёнка. Просто очень хорошо, когда ты с папой рядом, вот я и не плачу.