– Надо за вон ту горную цепь, – сказал он неохотно, – там две долины, заняты урартами и саргонами. Мне там лучше не появляться, у нас кровная вражда.

– А в обход?

Он потряс головой.

– На беду, айсоры вроде камешка в кипящем море. Они не подчинились совету старейшин ассиров.

– Понятно. Теперь в изоляции?

– Да.

– Твой младший брат здесь?

– Элькреф? – переспросил он. – Нет, он в королевстве Тиборре. Что-то у нас в роду такое… Я обезумел от любви к принцессе народа глиноедов, так у нас зовут горожан, а мой младший брат тоже влюблен в такую же, где в ее городе и нашел теперь убежище. Но ему повезло больше, чем мне.

– В чем?

Он сказал с некоторой завистью:

– Не пришлось гоняться десять лет за невестой, чтобы объясниться. Он любит и любим, собираются сыграть свадьбу.

Я прорычал насмешливо:

– А не помешает, что он уже не великий вождь?

Он крикнул:

– Тиборра – самое крупное здесь королевство! В нее входит десять городов и часть сел. Его король Жильзак Третий не нуждается в укреплении связей через брак, ему хватает торговых. А еще его дочь Элеонора Гордая умеет настоять на своем.

Я рыкнул мощно:

– Элькрефу повезло, а вот тебе… может, вообще не стоит стремиться в свое племя?

– Айсоры мне верны, – ответил он просто. – Я должен разделить судьбу с ними.

Я спросил коварно:

– А как же Мириам?

Он даже зажмурился, на лице отразилась внутренняя борьба между чувствами попроще, их зовем любовью, и высокими, типа долга, чести и любви к Отечеству.

– Мириам меня поймет, – ответил он наконец. – Она предпочтет, чтобы я погиб, пытаясь вернуть себе трон, чем вернулся к ней опозоренным.

Я пробормотал:

– И почему это люди чести и долга воюют между собой? Даже обязаны драться!.. А люди без чести и доблести умеют договариваться?

Земля внизу не проплывает, а проносится, словно меня несет по идеальному и абсолютно прозрачному льду. Растенгерк то и дело свешивается то с одной стороны, то с другой, рассматривает местность, лицо напряженное, глаза вспыхивают огнем – когда вспугиваем стадо газелей или пасущихся в траве диких свиней.

– А теперь, – спросил он напряженным, как струна, голосом, – возвращаетесь в свое заоблачное королевство?

Я шумно вздохнул, выпустив с дыханием и малость сизого дыма.

– Увы, нет.

– Еще дела?

– Да, – ответил я. – Я ж сказал, еще не видел, как тут живут кентавры, тролли, огры… Интересно, как вы сумели с ними ужиться.

Растенгерк посмотрел на меня с некоторым удивлением.

– С жителями городов сумели же? А с людьми ужиться всегда труднее.

– Ну, то люди…

– С кентаврами то же самое, – сказал он твердо. – После первого сражения, когда две трети их осталось на поле бездыханными, кентавры признали, что мы сильнее. Нашим вождям этого достаточно. То же с троллями и ограми, хотя война с ними затянулась на два поколения. Они намного сильнее, однако нас больше, в седла коней убитых героев вскакивают их дети…

Я кивнул, это понятно, даже если истребить всех-всех мужчин в этих степных племенах, через десять-пятнадцать лет у них будет новая грозная армия. В каждой семье по семь-десять, а то и больше детей, а у кочевников каждый мужчина – воин. У троллей, тем более у огров, рождаемость, как догадываюсь, не в пример скромнее, в затяжных войнах они проиграют точно.

Крылья несут мощно и красиво, я непроизвольно забирался выше и выше, мир становится шире, а я кажусь себе просто всесильным. Под нами проплывают зеленые пятна, которые даже мне кажутся лугами, хотя это обширные леса из могучих деревьев.

Растенгерк всматривался с повышенным вниманием, опасно свешивался с боков, заставляя меня одним из крыльев работать чуточку больше.

– Можно чуть ниже? – попросил он.

– Можно, – буркнул я.

Показалась узкая полоска извилистой реки, за ней встопорщилась, как гребень рассерженной ящерицы, каменистая насыпь. Справа и слева вызывающе ярко желтеют барханы песка, а дальше два изумрудных пятна небольших оазисов.

– Вон там! – закричал он.

Я застопорил крылья в растопыренности и скользил дальше, как щепка по тихой реке, неподвижный и как можно более неприметный. Внизу проступили точки крохотных шатров, начали различаться муравьиные фигурки коней и людей.

Мои глаза настороженно отслеживали каждое движение, нас пока не замечают, отважные и гордые тоже смотрят чаще под ноги и под копыта, чем на небо.

– В вашем племени точно нет Ледяных Игл, Костяных Решеток или подобной гадости?

Он потряс головой.

– Никогда не было!

– Что так?

– Мы ценим честный бой!

– Это очень хорошо, – сказал я с удовлетворением. Хотя мое понятие честного боя гораздо шире, но всегда приятно иметь дело с людьми, у которых понятия более узкие и строгие. – Благородство везде ценится. По крайней мере, должно. Но так у вас было десять лет тому… Как сейчас?

Он произнес с достоинством:

– Есть ценности, что не меняются!

– Это хорошо, – согласился я. – Что ж, рискнем. Но все-таки плохо, что летать не можешь. А хотя бы спланировать?

– Это как?

– Как сорванный ветром лист, – сказал я и ощутил себя поэтом. – Он тоже не брякается, как камень, а плывет, покачиваясь и опускается медленно…

– Не хочу, – ответил он. – Голова закружится, если столько покачиваться. Мужчина не должен покачиваться!

– Тем более воин, – поддакнул я. – Гордый сын степей!

– Точно, господин дракон!

– Ну, – сказал я со вздохом, – мы драконы не гордые, опустимся и снизойдем сами.

Растенгерк промолчал, а я изменил снова угол положения крыльев и с осторожностью пошел вниз. Растенгерк не стал ждать, когда нас заметят и начнется паника, поднялся во весь рост, держась за высокую иглу гребня, размахивал свободной рукой и орал во весь голос.

Я поинтересовался:

– Тебя на окраину?

– А можно ближе к центру? – спросил он и добавил извиняющимся тоном: – Пусть увидят вашу мощь, господин дракон…

– Ты ж говоришь, твои сородичи воинственны весьма и чрезмерно?

– Очень, – подтвердил он с гордостью и так же поспешно уточнил: – Но они и разумны.

– И воюют? – усомнился я. – Ладно, все мы местами молоды. Только не хотелось бы, чтобы накинулись с мечами и топорами. Меня такое слегка обидит…