* * *

В университете все шло своим чередом. Сонные студенты дремали на нудной лекции. Выспавшиеся хохмили на задних столах. Смешками и шуточками привлекали к себе внимание уставшего от жизни препода. Тот гневно супил брови, ярился и обещал показать хохмачам на экзамене кузькину мать.

Такая ситуация устраивала всех. Лектор давал выход эмоциям, выплескивая весь негатив, скопившийся от недовольных жены и начальства, сына-оболтуса, мизерной зарплаты и опостылевших студентов. Основная масса могла спокойно подремывать, не боясь, что ее настигнет кара в виде мифической кузькиной матери. А хохмачам в общем и целом было побоку.

Володя, пока добирался от «Крылатского» до «Выхино», успел покемарить. Из метро выходил на автопилоте и окончательно проснулся только к третьей паре. Перерыв между второй и третьей парами был большим, и он решил выпить чаю.

Университетская столовая напоминала Петровича и его «копейку», она словно застыла во времени. Володя бросил рюкзак на стул у столика в углу и пошел к стойке. Меню было скучным и скудным. Он взял стакан жасминового чая из пакетика и пару пирожков с капустой, благо капустой отравиться труднее, чем неведомым зверем, попавшим в начинку пирожка с мясом.

Когда вернулся к столику, там уже ждали. На стуле, соседствующем с тем, что был оккупирован Володиным рюкзаком, развалился Андрюха Потапкин. На столе перед ним стояла початая бутылка «Клинского».

– Пиво будешь? – бодро спросил Потапкин, кивая на бутылку.

Володя покачал головой:

– Еще две пары.

– Похрен, – беспечно отмахнулся Андрюха.

Володя отхлебнул чаю. Кипяток огнем опалил язык. Володя отставил стакан и со злостью вцепился зубами в пирог с капустой. Потапкин, казалось, ничего и не заметил. Опрокинул бутылку и захрустел сухариками.

– И все-то тебе похрен, – пробурчал Володя, уплетая пирог. – Ты сегодня уже один раз досмеялся до неприятностей.

– Зануда, – усмехнулся Андрюха. – Ну, пообещал мне политолог кузькину мать. Хрущев доморощенный. Ну и что? Чего он мне сделает? Максимум – на экзамене завалит.

– Вылететь не боишься? – поинтересовался Володя, запивая слегка остывшим чаем остатки второго пирога.

– Не-а, – Потапкин одним долгим глотком осушил ополовиненную бутылку, лихо грохнул тарой по столу.

Смешной он. И парень хороший, но балбес. Ведет себя черт-те как. Преподавателей постоянно провоцирует, нарывается на неприятности. Лекции вечно пропускает мимо ушей. Сидит за задним столом и ржет по поводу и без. Но не дурак. При всем при том экзамены как-то сдает. И голова у него работает.

– Слушай, – заинтересовался вдруг Володя. – А зачем тебе универ? Тебе ж вся эта учеба не нужна.

– «Корку» хочу, – пояснил Андрюха. – И в армию не хочу. А сам ты чего тут забыл?

– Учусь, – пожал плечами Володя.

– Вовка, хорош заливать, весь поток знает, что у тебя на уме один твой фотоаппарат. Экономика тебе до лампочки.

– Ну-у, – протянул Володя и поднялся из-за стола. – Пошли, три минуты до звонка.

– Ты не нукай, ты на вопрос ответь, – прицепился Потапкин. – Мог бы перевестись, раз тебя так фоткать прет, и учиться на фотографа.

– У нас в стране на фотографа не учат.

– Учат, – отрезал Андрей.

– Ну, поступил уже, – пробормотал Володя. – Надо доучиться. Не бросать же. И маме обещал.

Потапкин заржал. Володя потупился.

– Маме обещал, – передразнил Андрюха. – Тютя.

– Да иди ты, – разозлился Володя и, оставив за спиной хохмача, поспешно зашагал к аудитории.

К дверям подошел, когда зазвенел звонок, на минуту раньше преподавателя. Уселся в угол, уткнулся в тетрадь и сидел надутый, как мышь на крупу.

Злость утихла так же быстро, как и вспыхнула. Сердиться было глупо. На правду не обижаются. А Володя и сам прекрасно знал то, о чем шушукался весь поток. На экономический он поступил не по зову сердца и даже не по расчету, как Андрюха. Просто после школы плохо представлял, куда дальше двигаться по жизни. Воспользовавшаяся этим мать подкинула идею с экономическим вузом. Дескать, менеджер ты или маркетолог – не важно, а все близко к торговле. И раз страна живет продажами и перепродажами всего подряд, значит, любая экономическая профессия полезна.

Папа с мамой согласился. Володя тоже спорить не стал. Просто пошел и сдал экзамены. Поступил он с первого раза и бесплатно, несмотря на приличный конкурс. Учился спокойно, уверенно. Но радости этот процесс не вызывал.

Перестали приносить радость и занятия в школе карате, на которые угрохал семь лет. Детский восторг от махания руками-ногами давно угас. В спорте Володя себя не видел, а заниматься по инерции еще и карате надоело. Этой инерции хватало в жизни и без секции. Интереса не хватало. Азарта. Страсти.

Страсть загорелась в нем неожиданно.

Это было на втором курсе. Из очередной загранкомандировки приехал дядька, которого он видел раз в несколько лет, и привез в подарок фотоаппарат. «Никонскую» зеркалку. И началось.

Фотография захватила Володю неожиданно, но окончательно и бесповоротно. Он щелкал все подряд. Самостоятельно постигал тайны цвета, света и тени, построения кадра. Прошло некоторое время, прежде чем из сделанных кадров он начал вычленять такие, за которые не было стыдно. А фотография тем временем стала занимать все большую и большую часть его жизни.

Еще в детстве, вместе с дедом разглядывая листочки и букашек, он научился восторгаться красотой в самых простых ее проявлениях. Но если раньше молча радовался этому наедине с собой, то теперь, с фотоаппаратом, мог донести свое видение красоты в обыденности до всех. И это завораживало.

Мама с папой к этой страсти относились сдержанно. Успехам сына, конечно, радовались, но эйфории его не понимали. Мама прагматично считала, что фотограф – это не профессия, папа молча с ней соглашался. А Володя продолжал учиться, чтобы не нагнетать конфликт, хотя экономистом себя не видел. Скучные менеджеры, зажатые в рамки установленного дресс-кода, вызывали уныние. Каждое утро они затягивали удавку галстука на шее, натягивали улыбку, накидывали лямку и существовали с девяти до восемнадцати с перерывом на обед, ненавидя это существование, но смиряясь с ним из-за пачки сомнительных благ.

Володя загонять себя в рамки не хотел. Все это, называемое за глаза «офисным планктоном», было ему глубоко отвратительно. Но при этом с фактом учебы, которая неминуемо должна была закончиться превращением в такой планктон, смирился и не спорил. Может, оттого, что боялся, а может, потому, что расстраивать никого не хотел. Так или иначе, видение его жизненного пути у него и у его родителей было разным. И то соглашение, которое молчаливо возникло между ними по этому поводу, было скорее затишьем перед бурей.

А в том, что буря на подходе, Володя не сомневался. Она уже рокотала маминым недовольством по поводу того, что он устроился на работу. И не по специальности, а в одну из мастерских «Кодак». Родители считали это глупостью. Мама ворчала, что он еще пожалеет потом об упущенном времени. Но давить открыто не рискнула, а только аккуратно каждодневно капала на мозги: мол, вместо фотомастерской можно найти место поприличнее, и к концу учебы в университете иметь не только «корку», но и некоторый опыт работы по специальности.