After a binge hour of drawing my favorite subjects, I finally looked around and found behind and around me many cars of the same ordinary kind. They were parked right on the grassy rubble courtyard, all of them having parking permit tags hanging on the rear-view mirrors. Their number exceeded expectations with the obvious emptiness of the concrete ruins, but it could well have matched the needs of the residents of the erected more recently, ten-story building, which was located at the far edge of the surrounded by a common fence territory, Probably, that building belonged to the same institution. In addition, I noticed a couple of the owners who might have thought that my presence and, most importantly, behavior (writes and draws something in a notebook) was a violation of the established order. Thus, they could have come up with who knows what conclusions not in my favor. One way or another, it was necessary to think about an orderly retreat. As I wasn’t looking forward to explaining myself to the fat man in the T-shirt who in the meantime returned to his post, I cowardly slipped away through the bushes to the exit that opened from the side of the new building in order to let the next legitimate client into the parking lot. Once again on the street, I rushed away. In fact, there was nothing else for me to do there, except climbing inside one of the concrete wrecks and run through endless corridors with the possible risk of falling through or hanging on a protruding steel rebar. But it hadn’t come to that then, now, and ever…

Немного истории

Имя Конструктивизм появилось на несколько лет раньше, чем соответствующий метод строительства. Это был один из «-измов», придуманных для обозначения нового течения в изобразительном искусстве в ответ на возникновение кубизма во Франции, благодаря прозрениям Жоржа Брака и Пабло Пикассо. Наконец гениальный Владимир Татлин, создавший свой вариант Эйфелевой башни1, подсказал своим соратникам, ученикам и последователям, как перенаправить только что открытые принципы в несколько более утилитарном направлении строительства жилых и административных зданий на пользу общества справедливости для трудящихся масс. Благодаря усилиям Моисея Гинзбурга, трёх братьев Весниных и других первопроходцев, Конструктивизм в архитектуре возник как материальное выражение провозглашенных идеалов нового мира и до какой-то степени пользовался поддержкой властей предержащих.

Some history

The name Constructivism appeared several years earlier than the corresponding construction method. This seems to have been one of the "-isms" coined to denote a new trend in visual arts in response to the discovery by Georges Braque and Pablo Picasso of the Cubist style in France. Finally, great Vladimir Tatlin by creating his own version of the Eiffel Tower, suggested to his immediate associates, students and followers how to redirect the newly developed principles in fine arts into a something more utilitarian, such as constructing residential and administrative buildings for, as many then believed, an emerging society of justice for the working masses. Thanks to the efforts of Moisey Ginzburg, the three Vesnin brothers and other pioneers, Constructivism in architecture arose as a material expression of the proclaimed ideals of the new world and, to some extent, enjoyed the support of those who came to power in 1917.

Как это часто бывает, разбираемый стиль избегает точных определений, и его приходится описывать в сравнительных терминах. Направленный по утверждениям его создателей на удешевление строительства, рациональность архитектуры, он стремился уйти как можно дальше от канонов буржуазности, воплощенных в стилях Арт-нуво и Модерн, которыми увлекались окультуренные новые богачи – купцы и промышленники начала 20 века. Мозаикам, витражам, оконным рамам, напоминающим цветы лотоса, и вычурным балконам он противопоставил бетонные постройки с целым рядом новых (или видоизменённых) архитектурных элементов в виде подвешенных в воздухе многоэтажных полуцилиндров-эркеров, окон, встроенных в углы дома, непрерывных балконов вдоль всех квартир на этаже, выступающих из стены частей комнат с целью добиться вместо плоских стен трехмерности у выходящих на улицу поверхностей. К счастью конструктивизм, рожденный революционным, анти-буржуазным порывом европейски ориентированных идеалистов, избежал пагубного пересечения с тупиковой архаикой стилей «рюс» и «нео-готик», образцы которых до сих пор появляются на свет в Москве и подмосковных особняках и гостиницах, построенных по заказу новоиспеченных богатых патриотов всех периодов русского 20 века. В то же время нельзя отрицать, что многие находки творцов предшествующего стиля Модерн, нашли место и в конструктивистских дизайнах. Главное для меня отличие выходит на первый план при более пристальном взгляде на устройство жилых помещений – это осуществление мечты утопистов-социалистов всех времён: отказ от семьи, как автономной единицы общества, и замены её коллективом, где каждый находится под пристальным вниманием соседей и управляющих органов (даже если это – органы самоуправления). «Конструктивизм должен стать высшей формальной инженерией всей жизни», – было сказано в первом же номере журнала «ЛЕФ», рупоре литераторов «Левого фронта искусств», выразителей идеологии новой власти, как им тогда казалось.

С другой стороны, несмотря на провозглашенные идеалы адептов конструктивизма, их дизайны не были похожи на по необходимости экономичные квартиры для рабочих, которых требовалось, и на первых порах обещалось переселить из хибарок и бараков после победы. Вместо пользы для пролетарских масс, авторы скорее заботились о том, чтобы воплотить свои новые эстетические идеалы сродни искусству русского авангарда – предтечи и, одновременно, порождения русской социалистической революции. Идеология требовала от них вносить в архитектуру и внутреннее убранство элементы научно-обоснованного, рационального быта. Но вся эта надстройка, независимо от того, как к ней относились сами авторы, была лишь предлогом для воплощения их мечты о будущей утопии в пику натурально-консервативным вкусам (как у самого Ленина, например), а, часто, и эстетической неразвитости большинства новых заказчиков, в нашем случае военно-революционной партийной верхушки. Конечно, среди последних были люди, имевшие отношение к рождённой революцией новой эстетике, но по тем или иным причинам их влияние, поначалу сильное в области художественного воспитания и общественного строительства, буквально за какое-нибудь десятилетие сошло на нет, и они «случайно» оказались политическими противниками (и, соответственно, жертвами) настоящих хозяев страны победившего социализма, во главе с усатым вождем в начищенных сапогах. Последнему нравились классические образцы, как, впрочем,