И они пропадают.

В пыльном овражке лишь комья грязи и черные пятна крови свидетельствуют, что тут были люди.

Ладно.

Я слышу свой голос, сухой, как далекое опустевшее русло. - Как вам такое.

- Что? Что случилось? - Сейчас все сгрудились вокруг меня, требуя ответов, которых мне не дать - запрещает кодировка. Те парни, они с моей работы.

Их вытянули домой.

Смешно. Нужно бы поведать Преторнио о ловком трюке: хочешь, чтобы мольбы исполнились? Молись о том, что и так случится.

Окей. Не смешно.

Огриллоны еще мчатся галопом по следу, который вскоре потеряют... прямиком к развалинам города, где засели мы; и странное предвкушение - темное, горячее -хватает меня за яйца.

Они идут. Сюда. Взаправду.

Охотники на людей. Людей, которых уже не найти. Людей, которых уже нет в этой вселенной.

И тогда они бросятся за нами.

Я поднимаю линзы, еще раз гляжу на близких врагов.

Вот они: полу-медведи, полу-гориллы, а скорее хищные кожистые динозавры с клыками секачей и боевыми когтями длиннее кинжалов в ножнах у моих ребер. Мчатся с копьями, щитами и луками, притороченными к кабаньим спинам, длинные узловатые руки стали передними ногами ради пожирающей простор побежки. Выглядят почти смехотворно.

Первую секунду, или даже две.

Потом один здоровенный ублюдок встает на задние ноги, чтобы лучше видеть землю впереди, и мне удается разглядеть знак, родовой герб на груди, и тут же предчувствие обдает льдом и яйца втягиваются так сильно, что слезы из глаз. Потому что этот знак - единственный обсидиановый мазок от левого плеча к правому подреберью, влажно блестящий, словно только что нанесен, изогнутый и грубо заостренный в форме боевого когтя огриллонов.

Я знаю этот герб. Каждый знает этот герб.

Окей. Беру обратно. Беру всё обратно. К чертям всяческое худо.

Сейчас я напуган до усрачки, и хочу домой, но этому не бывать, потому что те парни были присланы именно сюда, чтобы устроить именно это именно нам, и мои кишки превращаются в воду, холодную от ледяного столба-позвоночника, и все, что я могу, это сказать...

- Вау.

Я трясу головой и начинаю хохотать. Не смог сдержаться. Изо всех родов драного Бодекена -

Черные Ножи.

Никогда не понимал, что такое "хуже некуда". Потому и хохочу безудержно.

Ибо догадался, что сейчас пойму.

И ты уже понял, что это не сон.

Понял по вони горелого свиного жира от коптящей лампы. Понял по грязно-желтому свету, сочащемуся сквозь пропитанный маслом пергамент единственного окошка, по серым щелям в деревянной двери на козлах, которая сходит здесь за стол; по грудам порченой плесенью соломы, из которой сделаны две лежанки у глинобитной стены.

Но ты понимаешь только, что это не сон. Ты еще не понял, что это Мой Дар тебе.

Ощущение чужих мышц, слишком длинных и твердых для человека; сейчас твои руки вдвое длиннее ног. Пупырчатая кожа слишком сильно сжимает ребра, недостаточно гибка, сокрытое ею сердце бьется слишком мощно и медленно. Бледное солнце севера едва греет спинной хребет сквозь тяжелую кожу куртки. Верхняя губа дважды расщеплена над клыками. И ты рычишь: - Копав Пыльное Зеркало. Мне сказали, он живет здесь.

Меньший из двух огриллонов скрипит сочленением стула, поворачиваясь спиной к тебе. Его хребет согнут дугой: возможно, в детстве страдал рахитом. Череп лыс, кожа покрыта старческими пятнами. - Пахнет хумансом.

Здоровяк фыркает: - Хрк. Хумансом.

Ты делаешь шаг, проходя через порог. - Хочу найти Копава Пыльное Зеркало. Готов заплатить.

- Не спорю, ты готов, городской. - Тот, что меньше, оглядывается через скособоченное плечо. - Хорошие башмаки.

- Ага. Хрк. Башмаки. - Большой рыгает, обдавая тебя гнилым смрадом. Что-то протухло в зубах. Или это сами зубы. - Никогда таких не видел в Аду.

- Или Игника Пыльное Зеркало. Того или другого. Игника Тчундигета.

- Не знаю тебя, городской. - Мелкий горбун выставляет боевой коготь из кулака, нарочито его разглядывает. - Назови свой род.

- Черные Ножи.

Стулья уже не скрипят. Оба смотрят на тебя, как будто боятся переглянуться. Наконец горбун говорит: - Нет Черных Ножей. Нет со дня Ужаса. - Шелуха безразличия спадает, он готов обнажить клыки.

Ты пожимаешь плечами. - Это я обсужу с Копавом.

- Черный Нож? Хрк. Черный Нож? - Здоровяк кривится. - По мне, ты скорее Без Ножа. - Он наконец глядит на второго. - Смешно, да? Без Ножа.

Твое сердце начинает биться сильнее, надбровные дуги наливаются гневной кровью, ты глядишь на свои руки, на рукава: куда длиннее, чем носят огриллоны, рукава могли бы помешать работе боевыми когтями. Если бы у тебя были боевые когти.

Твои запястья пусты, как у людей. Нет ничего, кроме бугристых шрамов.

Культей позора.

Ты ответил позору, вшив в куртку внутренний карман - ножны для спеф ка-бара, семидюймового клинка тускло-черной стали, столь острого, что простое нажатие на шею здоровяка украшает грань чередой капелек крови.

- Такого ножа тебе хватит?

- Эй, ну. - Он не движется: не так глуп, как выглядит. - Эй, ну.

Горбун встает, медленно, руки подняты и ладони раскрыты. Человеческий жест покорности. Боевые когти прижаты к предплечьям. - Не нужно кипятиться, да? Спокойнее. Просто скажи, что хотел. Ладно?

- Скажу Копаву Пыльному Зеркалу, с глазу на глаз.

- Мог бы сказать и мне, в чем дело, - предлагает он, скользя ближе.

- Лучше бы голове твоего сраного приятеля оставаться на месте. - Ты чуть надавил на нож. Кровь брызжет, твой рот полнится слюной. - Убери зубы, это моя добыча.

- Эй... эй, мать твою! - Здоровяк кажется озадаченным. Обиженным. Не испуганным. Словно и не ранен. - Эй! Он меня порезал! Режет меня. Эй...

Горбун раздумывает. - Вот что тебе скажу. Приходи на закате к обочине дороги, два разворота назад...

Твои глаза невольно смотрят в окно, оценивая час и силу солнечного света; миг, едва заметный блеск, но они понимают, что ты отвлекся. Большой отдергивает голову от клинка, боевой коготь нацелен тебе в пах, вторым он пытается перерезать сухожилия на руке с ножом. Ты изворачиваешься, резко, отбивая удар в пах, и все же чувствуешь укол ниже живота, внезапный поток согревает промежность, в воздухе пахнет кровью. Ты коротко взмахиваешь ка-баром, лезвие застревает в кости; здоровяк воет и отводит руку над столом, и рука опускается, и сам он падает. Меньший приседает, быстро, как профессионал, но вторая твоя рука выныривает с "Автомагом", короткая очередь разрывает ему живот, отбрасывая, заставляя покатиться к стене.