оправдан и отсев, ибо укрепляются в собственной всхожести полновесные семена! Еще одна особенность болгарской ныне действующей политики по становлению младых талантов — повсеместное к ним внимание. Ясное дело, притягательна София, чуть не десятая часть нации проживает в столице, зато в местах иных, не только в Великом Тырнове, старинном культурном центре, но и в небольших сравнительно городах без собственных фаланг творцов-предшественников, пишущий человек получает сочувствие, поддержку, простор для выявления себя и окрестной реальности. Стране нужны летописцы, история народа творится повсеместно — и повсеместно нужны достойные ее толкователи. Участникам нынешнего коллективного сборника мы потому желаем мужать и матереть содружно со своим поколением, открывать правду времени и утверждать ее вдохновенно, убедительно до восторга и непререкаемости. Да пусть притом начало пути помнится им как светлое и дельное. Равно как и читателю.

Есть, однако ж, категория читателей, которыми этот сборник будет читаться со вниманием своеобразным. И сказать, сколь многочисленны таковые читатели в нашей стране, в достаточной степени затруднительно. В виду я имею начинающих писателей. Сколько их? Сколько потенциальных дебютантов? Сколько тех, кто лишь начал и стремится твердо стать на литераторские ноги? Поверьте, вопросы не досужие. А коль скоро книга нынешняя выпускается как раз к сроку XX съезда ВЛКСМ, то не прокомментировать ли в двух словах существующую ситуацию плюс возможную активизацию комсомольской заботы о подрастающей писательской братии? Поводом для озабоченных и надеждообразных суждений было проведенное именно под знаком подготовки к комсомольскому съезду свидание — провозглашенное даже форумом — молодого авторского актива Москвы. Оговоримся, что параллельно свиделись по соседству столичные сверстники, иные виды искусства исповедующие, то есть проблема устойчивого контакта комсомола и становящейся творческой интеллигенции формулируется во всяком случае широко. Оговоримся, мероприятие было городское, горкомовское, и хоть между Москвой и Софией в вышеупомянутом смысле процентного равенства нет, какие-то перекликающиеся мотивы да и уловятся. Впрочем, ряд выступавших на форуме, о котором я рассказываю, явственно отказывались от прозвания «московский писатель», памятуя о национальной, а не местной, урбанной форме любого живого искусства, тянущегося вернуть себя народу. Ответственность перед народом, страной, идейностью — идейным накалом современной общественной перековки — это, конечно, и должно быть на первом плане. И звучавшие попутно высказывания иной тональности, когда речь заводилась о некоей специальной сфере обслуживания для начинающих авторов, оранжерейной их выделенности в естественном и естественно непростом литературном процессе, эти призывы получили отпор тут же, отпор коллег-сверстников. Но добрее быть к молодым, найти способы показать их силу и их нужность — назревает оно, назрело. И вот здесь болгарский опыт, думается, может приободрить способных литераторов, подсказать какие-то формы умного содействия. А там, глядишь, наберется произведений для целого сборника наших молодых, который и в Болгарии сможет полноправно представить абрис современной проблематики и стилистики нашей литературы…

СВЯТОСЛАВ КОТЕНКО

ПОВЕСТИ

Александр Томов

ХАРАКТЕРИСТИКА

I

Уверяю вас, личная драма Ивана Палиева, бригадира таксистов парка номер 11, разыгралась по случаю, на который одни граждане не обратили бы внимания, как пить дать, а другие бы посмеялись и забыли; другие, да не Иван, этот с молодых годков не таков, совестлив; пожалуй, оттого дело и приняло крутой оборот. Здесь же скажем, что Палиеву было тридцать лет, женат, супруга Илиана у него — точно яблочко наливное, пятимесячного ребенка, девочку, пестовала в одиночку, без бабушек и нянюшек, жили тогда Палиевы на самой окраине нашего пригорода, выше по Барачной — так мы улицу свою окрестили…

Впоследствии Иван четко вспоминал, что дело было в среду, то есть седьмого, или — как шутили в гараже — в день святого Аванса. К концу рабочего дня в диспетчерскую заскочил Пеца — они еще в школе вместе учились:

— Не видать края твоей работе, а, Ванек? — расплылся он в улыбке, едва переступив порог.

— Как видишь, нет, — Палиев смекнул, к чему дело клонится.

— Приглашаю на «облако», а? «Под козырьком», — подмигнул Пеца.

Иван хохотнул:

— Ну ты удумал, «облако», шут тебя возьми, — состроил он серьезную мину, а Пеца на лету схватил, что предложение принято, и расхорохорился.

— А по-иному как скажешь, Ванек, — сделал он большие глаза, — скажешь: «водка с мятной» — душа не примет, а «облако», слышь? — поэзия прямо…

— Ладно, назубок знаю эту твою поэзию, пошли уж. Но только по одной, — предупредил он. Минут через десять они входили в небезызвестный ресторанчик «Под козырьком».

Зал был набит битком, центральные столики заняли шоферы, официантки носились словно угорелые. Среди ребят отирались девочки, ну, «живодерки», — так их окрестили (каждый месяц, седьмого, они всплывали невесть откуда) — и вообще все вертелось в вихре танца, Иван и Пеца еле вырулили на свободный столик в глубине зала, и Пеца кликнул официантку.

— Мича, два «облака», будь любезна.

— Грозовые, что ли? — осведомилась деловито Мича.

— И-мен-но, — утвердил Пеца и пояснил Палиеву: — Значит, водка сегодня у нас «Столичная».

Иван усмехнулся очередному «изобретению», с интересом ожидая, что на сей раз отмочит Пеца, тот в застолье обыкновенно заливался соловьем, а сам он расслаблялся. Попадаются же такие люди — любую преснятину выдадут под самым пикантным соусом. Пеца выстреливал такие словечки и теории, что Палиева это неизменно забавляло. Вот и сейчас на скорую руку испек «теорию» чаевых, но почему именно чаевых? Иван сперва не уяснил.

— Задача номер раз для уважающего себя таксиста — с ходу завязать разговор с уважаемым клиентом, — поднял бокал «теоретик». — Люди, как правило, не прочь покалякать в такси, хоть о погоде, хоть о футболе или об очередях в магазинах, обо всем и ни о чем. Разговорчивые — самый легкий вариант, всегда подкинут «сверху» или в упор не видят, как ты работаешь без мелочи. Им даже совестно не выделить тебе на чай, не дай бог, примешь за жлобов или простаков. Тот, кто любит поговорить, не любит мелочиться, у них все больше и настроение мирное. А вот с молчальниками вопрос посложней, и у таксистов должен быть глаз наметан. Видишь, садится мужик, а, к примеру, носки у него зеленые, тебе сигнал: данный товарищ — военный или отставник, уж ему-то сдачу верни до стотинки. Тот же маневр и с теми, кто ходит в солидных пальто, примером, из ратина, или с этими, в шляпах. Тут не проворонь: они доподлинно важные птицы или под таких работают, и шоферу нелишне критикнуть чаевые — что нам стоит создать приятное впечатление. Интеллигенция признается по бородам и беретам, с ними — «ноу проблем», а знаешь, с некоторыми типчиками