состав семьи пять человек, трое детей. Поднимай шум — ничего не выгорит, но я тебе подскажу, отчего именно Пенчева вписали вместо тебя. У него есть связи в магазине «Автомобили». А Баев желает приобрести «Ладу-1500» без очереди. И, смею тебя заверить, приобретет. Такие условия игры, Ванек, — тут Пецу потянуло на философию. — А ты не подумал, что и мне хочется быть порядочным и честным, а? Хочется, до слез часом хочется, но на всякое хотение — свое терпение, жизнь-то со всех сторон жмет, и со всех сторон в сто глоток только и велят: дай-дай-дай… А поди сам потребуй — дудки! — следует подождать, запастись терпением, и пошла-поехала демагогия. И тебя осеняет: есть люди, с которых берут, и есть такие, что берут сами. Они кто, богопомазанные, неприкосновенные? Кто, Ваня? Отвечу: в массе своей это люди со связями, уяснил? Грех не воспользоваться связями и не отправиться в Ливию переменить свое житье-бытье? Не грех, Ваня! Или мне из общей кучи глядеть, как течет жизнь — мимо течет, — и костерить кого-то себе под нос? Отчего бы и мне не включиться в игру, я тебя спрашиваю? И чего ж не подыграть, собственно, с характеристикой? — глазом не моргнув, заключил Пеца, и Палиев тут начисто забыл про тормоза.

— Почему? — тяжелым взглядом смерил он своего бывшего школьного товарища. — Потому что, если я черкану, как ты выражаешься, эту характеристику, по белу свету пойдет гулять гаденькая ложь. Не мелочное вранье — кому не приходится соврать по мелочи, — это будет ложь по-крупному, самому себе. Преступление против наших ребят из парка. А своим человеческим достоинством я не намерен поступаться, ты-то уяснил? — склонился к нему Иван. — А свое ты уже загубил, все тебе трын-трава — лишь бы умотать в Ливию, ты из человека превратился в холуя. Спрашиваю прямо: приятно тебе холопствовать? Ответь, да или нет, — настаивал Палиев, и Пеца растерялся.

— Это не постановка вопроса, — забубнил он. — Это нелепо, так ставить вопрос, жизнь сложнее. Сейчас мне что-то не по сердцу, а завтра глянется. Пока я, как ты выражаешься, раб, а, глядишь, свободным человеком сделаюсь. Ты меня в данный исторический момент обозвал холопом. А вернись я завтра из Ливии, с новеньким «вольво» — иначе запоете. Нет, твои измышления — глупость, всем глупостям глупость, — перешел в контратаку Пеца, и Палиев не вытерпел:

— Знаешь, дорогой мой Пеца, катись-ка ты отсюда. Моментом.

— Ты меня гонишь?

— Точно так, — отвечал тихо, но категорически Палиев.

— Хм, — дернул головой все еще не верящий Пеца, но, оценив угрожающую позу друга, поднялся и попятился к выходу. Палиев попытался собраться с мыслями, но они были в полнейшем разброде, и Ивана вдруг прошиб холодный пот…

V

Из ресторана Палиев поспешил к исполкому и, зажигая спичку за спичкой, с изумлением прочитал в списке на покупку однокомнатной квартиры имя упомянутого Пецой гражданина. «Петр Николов Пенчев», — несколько раз пробежал строчку Иван, и ему стало страшно. На софийские улицы наползал туман, пучки света под фонарями колыхались — ни дать ни взять повешенные, и Палиев заозирался. Не много ли сюрпризов для одного дня? Скоро он обнаружил, что бессмысленно курсирует взад-вперед по уже знакомому нам скверику, присел на скамейку, раскурил сигарету. И заметил в двух десятках метров человека, стоит как вкопанный и, почудилось Ивану, глаз с него не сводит. «Выпивоха… — пронеслось в голове. — Да нет, трезв как стеклышко». Незнакомец как в замедленной съемке направился к скамейке, замер, Палиеву все мерещился чужой взгляд исподлобья, по телу поползли мурашки. Человек все шел и с расстояния метров десяти заговорил, от неожиданности Иван обомлел.

— Вы ведь Иван Иванов Палиев? — спросил незнакомец.

— Да, я. — В горле у Ивана пересохло. Мужчина ступил несколько шагов, и сейчас его можно было рассмотреть. Было ему лет сорок, лысоват, ввалившиеся темные глаза, пепельное лицо. Незнакомец, как и Палиев, был ни жив ни мертв, и это придало нашему герою уверенности.

— В чем дело? — Иван встал.

— Петр Николов Пенчев, — скороговоркой выпалил человек, и Палиев лишь вздрогнул от удивления, а Пенчев частил: — Я… Я смотрел, как вы спички жгли, разыскивали в списках мое имя…

— С какой стати ваше, откуда такая уверенность?

— Я… Я хочу принести свои извинения вам персонально, я вытеснил вас из очередников, то есть из списков. Присядемте.

И он сел на скамейку, Палиев волей-неволей тоже.

— Сигарету? — предложил он.

— Нет, благодарю покорно, бросил.

Оба долго не нарушали тишину.

— Что вы хотите от меня, Пенчев?

— Я выразился определенно: извиниться.

Опять повисла пауза. Мужчина повернулся к Ивану:

— Позвольте-ка мне сигаретку, — и вытянул одну из пачки, прикурил, выпустив дым через нос, и Палиев отметил про себя, что Пенчев когда-то был страстным курильщиком. — Такое дело… я имею представление о сговоре Баева с тем парнем, — раздумчиво проговорил он, высосав полсигареты, — то есть я присутствовал в кабинете, когда пришел парень, а вслед за тем Баев вычеркнул вас, и на вашем месте, вы видели, я…

— Иными словами, Баев уже волен продавать свой «Москвич» и брать без очереди «Ладу», — Иван насмешливо глянул на собеседника, и тот подался назад.

— Откуда вы узнали?

— Разве это главное? — пожал плечами Палиев и сказал себе: пора идти, но Пенчев заговорил:

— Увы мне, все обстоит далеко не так, — он стушевался. — Я не в состоянии оказать эту услугу Баеву, соврал я примитивно, что могу устроить машину за квартиру. Десять скорбных лет я, жена и трое детей прозябаем в конуре… Обмануть его я был обязан, дабы спасти семью. Но списки предварительные, я не сделаю «Ладу» — он не сделает квартиру, так что положение мое г-гиблое, — он заикнулся.

— Ваши трудности.

— Да, мои, — кивнул тот, — но меня совесть гложет, я оттеснил вас из очереди, и вы здесь, ночью… горящие спички, и я принял решение выложить все, как на духу, я не сомневался, что вы — Палиев. Я собрался к вам на дом, а вы — вот вы, здесь. Баев и этот парень еще… сговорились, — Пенчев в который раз запнулся, и Палиев инстинктивно напрягся:

— О чем?

— Толковали о садовом участке вашем. Верно ли я понял, что он не оформлен пока юридически? Эти все устроят так, что участок отберут и отпишут другому… Страшные люди, ироды, — Пенчев разволновался не на шутку, — они — одна шайка, а молодчик вас ненавидит. Вы бы послушали, что он о вас… Они страшные, страшные, — Пенчева прорвало. — Меня Баев водит за нос с квартирой десять лет, манкирует, как заблагорассудится. С самого начала он выезжал к а том, что есть люди, у которых нужда острее,