И все бы ничего, и можно было бы вздохнуть с облегчением, но еще одна колонна пробилась по улице Артема, со стороны железнодорожного вокзала, и вот тогда Костя понял, что их окружают. Стреляли теперь отовсюду, и пули визжали так, что, казалось, все они метят именно в него, в Костю. А его оператор Сашка Тулупов даже не пробовал снимать, как обычно, своей «сонькой», а только дергался при каждом взрыве или выстреле.

Вдруг в тылу у первой колонны раздались непонятные взрывы и пулеметные очереди. Турки замешкались, дрогнули и побежали. А на Киевский проспект выкатил Т-90, расшвыривая «хаммеры», как спичечные коробки, вышел к туннелю, и мир узнал своего героя — Валентина Шмалько!

* * *

Вечером того же дня Костя Сабуров взял у него интервью, а так как материал был «горячим», до глубокой ночи расшифровывал текст, редактировал и записывал. В результате получилась очень даже неплохая передача. Сашка Тулупов стал уже зевать, глаза у него сами собой закрывались, и в конце концов он так и уснул с камерой в руках.

Разумеется, Костя немного принижал свои способности. Ему всегда казалось, что он не дотягивает до той условной планки, которую он сам себе установил. Планка та была, собственно, чисто гипотетической, однако в отделе теленовостей его часто хвалили и ставили в пример другим. Из-за этого у него появились завистники и враги. Завистники — это те, которые шли вровень, но считали, что их затирают. Враги относились к типу карьеристов «любым путем», потому что не обладали воображением и талантом журналиста. Среди последних стукачей не было. Начальство не любило озлобленных людей. А завистники были склонны к доверительным беседам, воображая, что таким «тонким» методом они продвинутся по службе. Поэтому Костя в кабинетные сотрудники не рвался, а мотался по командировкам, выбирая себе в помощники проверенных людей, по большей части Скорпионов, потому что сам был Скорпионом и любил ясные, понятные отношения, а не закулисную возню.

Оказалось, что батальон Валентина Шмалько не без причины оставил часть, тем самым нарушив присягу новому, «оранжевому» правительству, а разгромил турецкий десант, который высадился на аэродроме Луганска. Однако из двадцати пяти машин до Донецка дошла только одна.

— Ты знаешь, — говорил постепенно пьянеющий Шмалько, — нам ведь, как овцам, приказали сидеть по квартирам и не рыпаться. Лично мне позвонил бригадный генерал-майор Лундик. Я не должен был реагировать ни на какие сигналы тревоги, а ждать посыльного с пакетом. Мол, таков приказ нового министра обороны, хотя «старого» не отменили. Посыльного я, конечно, так и не дождался. Нескольких моих сослуживцев арестовали прямо дома. Командира полка — Ватутина Александра Павловича — в постели. Кто — точно не знаем, люди в черных масках, говорящие на западноукраинском суржике. А меня успел предупредить друг, когда к нему в квартиру уже ломились. Оказалось, что из трех командиров батальонов не арестовали только меня. Вот я со своим батальном и вырвался и еще прихватил несколько машин из первого и третьего батальонов — сколько экипажей оказалось под рукой. А с турками в аэропорту был честный бой. И я сделал то, чему так долго меня учили и чему я учил других. Только вот ребят жалко. Погибли они ни за что ни про что из-за дяди Сэма. За нами потом охотились, как за зайцами, — даже штурмовики без опознавательных знаков. Мы сбили три заслона — два наших, один натовский — и явились сюда, на подмогу.

— А что в Луганске?

— Да захватили Луганск без единого выстрела… Говорят же, что легче политиков купить, чем стрелять, вот пиндосы[6]и сыплют своими зелеными. Границу с Россией закрывают.

Несмотря на то что Шмалько напился как извозчик, утром следующего дня он с легкостью отбил две атаки турок, пришел и пожал руку Косте, и не только потому, что на Черном море еще три дня назад потопили авианосец ВМФ США «Томас Джефферсон», а потому, что у Кости был спирт, и они опохмелились. А еще передал новость: погиб командующий шестым флотом вице-адмирал Брюс Клинган. Америка пребывала в скорби, с приспущенными флагами, но несмотря ни на что, лезла в очередную драку.

— Глупая нация, — заметил Шмалько.

— Да, это вам не в Афгане воевать! — согласился Александр Илларионович Марков.

— Ну и наваляем мы им! — убежденно сказал Шмалько, проглатывая спирт, как воду.

* * *

В этот день «эфир» они, конечно же, пропустили. «Газель» у них была спрятана в двух кварталах отсюда, в школьном гараже, но добраться до него не было никакой возможности. Поэтому на спутник вышли только по каналу П3, и Костя в течение двух секунд отослал весь материал и даже не стал, как обычно, передавать приветы родным, потому что Марков накануне предупредил:

— Я смотрю, вы так вольготно обращаетесь со связью, будто не знаете об «аваксах».

— Каких «аваксах»? — удивился Костя. — Так, говорят, один сбили над Азовьем? А второй — в районе Феодосии?

— То турецкие. Старые, дерьмовые. А если за вас примутся америкосы, то мало не покажется. Наведут на нас какие-нибудь F-15[7]. Ракет-то у нас теперь нет, ни С-200[8], ни даже С-125[9]. Пульнут каким-нибудь «шрайком» по лучу за сто километров, и получится как у Дудаева, мама не горюй. И вообще, старайся меньше включать компьютер, а то у нас все они полетели после одной-единственной электромагнитной бомбы.

— Ну да. Я и не подумал, — растерянно почесал затылок Костя. — Почти как в Югославии.

— Почему «почти»?.. — удивился Марков, смешно выпучив глаза. — Одно и то же, точь-в-точь. Прессу читать надо! — И засмеялся, обнажая крепкие, белые зубы.

— Прессу, конечно… — вконец смутился Костя.

С тех пор Костя готовил репортажи заранее: кодировал их, сжимал и выплевывал дважды в день на спутник, причем в разных местах. Для этого им приходилось долго лазать по развалинам. Игорь Божко, который их охранял, зевал, почесывался и вообще делал вид, что ему смертельно надоела такая работа и что, если бы не категоричный приказ Маркова охранять журналистов, он бы давно сбежал выискивать какие-нибудь приключения типа поймать наемника или найти жратву, с которой была постоянная напряженка. Когда же придут наши? — думал он. Но они все не приходили и не приходили. Поэтому-то никто ничего не знал. А связь глушили. И вообще, весь мир словно умер. Поговаривали, что и Белоруссию задели, но Игорь в это не верил, потому что тогда получалось, что началась Третья мировая. При этом он глядел на голубое весеннее небо и думал: «Нет, не похоже, войны так банально не начинаются. Вот когда я служил в Новосараево…» Костя и сам просидел две недели в Форт-Росси под Олово, там же, где и Игорь, но в другое время. И начинались длинные разговоры и воспоминания, кто когда где был, кто с кем знаком и кто как погиб. Они с Костей перебирали эти воспоминания, как старьевщики тряпки — по одному, детально, с разных сторон, медленно пьянея непонятно от чего: то ли больше от спирта, то ли больше от самих воспоминаний.