— Амелия? — встревоженно окликнул Лукас.

Нет, она не должна думать о прошлом. Амелия не знала, почему вдруг воскресли те нелепые воспоминания, но теперь она была серьезной женщиной двадцати шести лет. То романтическое увлечение забылось. Она не хотела вспоминать тот флирт — или что-то еще в этом роде — никогда. Именно поэтому Амелия упорно гнала от себя мысли о романе все эти годы — с тех пор, как Гренвилл уехал из Корнуолла, не сказав ни слова, вскоре после трагического несчастного случая, унесшего жизнь его брата.

Все это нужно было забыть.

И это забылось! После тяжких душевных мук, разумеется, после долгой печали, но Амелия нашла в себе силы продолжать жить. Она сосредоточила все свое внимание на маме, рассудок которой давно помутился, на братьях, сестре и имении. Так Амелии действительно удалось забыть о Гренвилле и их романтических отношениях на целых десять лет. Она была занятой женщиной в стесненном материальном положении и с обременительными обязанностями. Жизнь Саймона тоже не стояла на месте. Он женился и обзавелся детьми.

И никаких сожалений у Амелии не было. Она была нужна своей семье. Таков был ее долг — заботиться обо всех близких — еще с детских лет, когда отец их бросил. Но потом во Франции вспыхнула революция, началась война, и все изменилось.

— Ты чуть не выронила тарелки! — воскликнул Лукас. — Тебе плохо? Ты жутко побледнела!

Амелия вздрогнула. Ей действительно стало дурно. Но она не собиралась позволять прошлому, давно умершему и погребенному, волновать ее снова.

— Это ужасная трагедия!

Лукас, золотистые волосы которого были небрежно стянуты назад в косу, пристально смотрел на нее. Он только что приехал из Лондона — или, по крайней мере, утверждал, что прямиком оттуда. Брат был высоким и выглядел настоящим франтом в изумрудного цвета бархатном сюртуке, желтовато-коричневых бриджах и чулках. — Ну-ка, Амелия, признавайся, почему ты так огорчена?

Ей удалось выдавить из себя улыбку. Почему она огорчилась? Точно не из-за Гренвилла. Красивая женщина, молодая мать умерла, оставив троих маленьких детей.

— Она умерла, рожая третьего ребенка, Лукас. И еще остались два маленьких мальчика. Я познакомилась с ней в феврале. Она оказалась именно такой красивой, любезной и элегантной, как твердили все вокруг, — объяснила Амелия. Помнится, с того самого момента, как Элизабет вошла в гостиную, Амелии стало совершенно ясно, почему Гренвилл выбрал ее. Он был темным и мощным, она — светлой и очень милой. Они составляли идеальную аристократическую пару. — Ее сердечность и гостеприимство произвели на меня приятное впечатление. А еще она была умна. Мы хорошо побеседовали. Как жаль, что ее больше нет!

— Действительно, жаль. А еще мне очень жаль этих детей и Сент-Джаста.

Амелия ощутила, как самообладание вернулось к ней. И несмотря на то что мрачный образ Гренвилла, казалось, неотступно преследовал ее теперь, здравый смысл тоже возвратился. Леди Гренвилл умерла, оставив троих маленьких детей. Сейчас соседям требовались соболезнования Амелии — и, возможно, ее помощь.

— Бедные мальчики, бедное дитя! Мне так их жалко!

— Это будет сложный период, — согласился Лукас и бросил на сестру странный взгляд. — К смерти молодых привыкнуть невозможно.

Амелия понимала, что брат сейчас думает о войне; она знала о его деятельности в военное время абсолютно все. Но сейчас она по-прежнему думала об этих несчастных детях — и это было полезнее, безопаснее, чем размышлять о Гренвилле. Забрав у Лукаса тарелки, Амелия принялась уныло накрывать на стол. Она так печалилась из-за детей… Гренвилл наверняка был убит горем, но Амелия не хотела думать о нем или его чувствах даже притом, что он был ее соседом.

Она поставила последнюю тарелку на старый обеденный стол — и вперила невидящий взор в обшарпанную, но отполированную до зеркального блеска деревянную поверхность. Как много времени прошло… Когда-то она была влюблена, но теперь, разумеется, не любила Гренвилла. Определенно ей следовало сделать то, что и полагалось в подобной ситуации.

В сущности, Амелия не видела Саймона Гренвилла целых десять лет. Сейчас она, вероятно, даже не узнала бы его. Граф мог растолстеть. И даже поседеть. Он наверняка уже не был тем лихим молодым повесой, способным заставить ее сердце колотиться, бросив один-единственный многозначительный взгляд.

Да и сам Гренвилл вряд ли узнал бы ее. Амелия по-прежнему была стройной — если честно, даже худой — и миниатюрной, но ее внешность померкла, увяла, как это обычно происходит с любой наружностью. И хотя джентльмены постарше по-прежнему время от времени бросали в ее сторону заинтересованные взгляды, Амелия едва ли была такой же красивой, как когда-то.

Она испытала что-то вроде небольшого облегчения. То необычайное притяжение, существовавшее между ними прежде, точно не возникнет снова. И Амелия больше не будет испытывать неловкость в его присутствии, как это было раньше. В конце концов, она тоже стала старше и мудрее. Жизнь закалила ее, превратив в сильную и решительную женщину.

Так что, когда ей доведется увидеть Гренвилла, думала Амелия, она выразит свои соболезнования точно так же, как поступила бы с любым другим соседом, переживающим подобную трагедию.

Амелии сразу стало лучше. Да, на душе явно полегчало. Те глупые воспоминания именно этим и были — глупостью.

— Уверен, семья никак не может оправиться от потери, — тихо заметил Лукас. — Конечно, она была слишком молода, чтобы умереть. Сент-Джаст, должно быть, вне себя от потрясения.

Амелия осторожно подняла взгляд. Лукас был прав. Гренвилл наверняка сильно любил свою красавицу жену. Амелия прокашлялась.

— Ты застал меня врасплох, Лукас, как всегда! Я совсем тебя не ждала, и вдруг ты появляешься дома, да еще и с такими ошеломляющими новостями.

Брат обнял ее за плечи.

— Прости. Я услышал о смерти леди Гренвилл, когда остановился в Пензансе, чтобы сменить лошадей.

— Я всерьез беспокоюсь о детях. Мы должны помочь этой семье всем, чем только можем. — Амелия говорила совершенно искренне. Она никогда не повернулась бы спиной к людям, оказавшимся в беде.

Лукас улыбнулся:

— Ну вот, теперь со мной говорит сестра, которую я знаю и люблю. Конечно же ты беспокоишься. Убежден, что Гренвилл даст соответствующие указания по поводу каждого своего ребенка, как только обретет способность мыслить ясно.

Амелия задумчиво посмотрела на брата. Гренвилл, несомненно, пребывал в состоянии шока. Теперь она нарочно гнала от себя его привлекательный образ, напоминая себе о том, что граф, вероятно, стал толстым и седым.

— Да, разумеется, он разберется.

Амелия окинула взглядом накрытый стол. С сервировкой приходилось исхитряться — учитывая то, в каких стесненных обстоятельствах существовала их семья. Сад пока еще не зацвел, поэтому на середине стола красовался лишь высокий серебряный канделябр, оставшийся с лучших времен. Единственным предметом обстановки в комнате, кроме стола, был старинный буфет, в котором поблескивал их лучший фарфор. Зал был меблирован так же скудно.