В близком окне светился желтый фонарь, ветер, не по-осеннему теплый, теребил пластиковые полоски жалюзи.

Мимоходом подумалось: надо бы встать и закрыть шторы, а то с улицы я как на ладони, но было лень.

Она поняла, что окончательно устала, когда пальцы дважды подряд ткнули не в ту цифру на клавиатуре, из-за чего пришлось возвращаться в уже отработанный лист и искать ошибки.

Все. Пора.

Зоя сладко потянулась, подвигала затекшими плечами, подошла к шкафу. В зеркале, открывшемся вместе с дверцей, отразилось ее лицо. Бледная, даже серая в неясном коридорном свете, кожа, большие равнодушные глаза, какие-то лысые, поскольку ресницы она красила редко, только по случаю, а от природы у нее, рыжей, глазная растительность была тоже, соответственно, светло-пегой, почти невидимой… Тусклые волосы, поднятые на макушку и защемленные на темечке пластмассовой заколкой.

— Красавица… — вздохнула Зоя, разглядывая свое отражение. — В парикмахерскую надо, подстричься. Да и реснички подкрасить бы не мешало.

Сколько она туда собирается? Месяца два? И еще столько же будет, пока в один из дней сама себе не станет окончательно противна. Или пока случай не подвернется. Вот, кстати, Новый год уже скоро. Все равно надо будет идти. Был бы Владимир другим человеком, дал бы хоть раз понять, что ей надо лучше за собой следить… А то, как соберется она в салон, он тут же старую песню: «Заюшка, я тебя не за косметику люблю. Ты у меня все равно самая красивая». С одной стороны, конечно, хорошо, что муж при всех его недостатках на других женщин не смотрит и ее по-прежнему любит, а с другой… Вот сегодня этот красавчик заходил. Принял ее за секретаршу, да еще, наверное, удивился, как такую старую грымзу в приемную посадили. И разговаривал соответственно. Конечно, до этого соседа ей никакого дела нет, у самой дома — такой же красавчик, но все равно как-то неловко. Все-таки она — женщина. И не самая беспородная.

— А может, Вовчик потому и шляется по своим тусовкам один, что ее стесняется? — пришла в голову неожиданная мысль. — Ну куда он с такой женой на прием или в ресторан?

— Да нет, — оборвала она себя. — Просто в их мужском кругу так принято. Без жен.

Да и что ей там делать? Бизнес, машины, футбол. Или хоккей. Иногда — политика. Послушаешь — скулы сводит. Вот он ее и не берет, знает, что она этого не любит. А самому — что ж — надо! Как он говорит, в тусовке не засветишься — по миру пойдешь! Вот и разделение труда. Он представительствует, она — пашет.

Зоя оделась, закрыла форточку, задернула жалюзи, щелкнула рычажком пульта, принуждая охранную сигнализацию принять состояние готовности.

— Сейчас заведу машину и выкурю последнюю сигарету, — даже прижмурилась она от предвкушения долгожданного наслаждения. Улыбаясь, открыла дверь, шагнув во влажную свежесть осеннего вечера.

— А вот и птичка вылетела! — вырос перед нею кто-то большой и темный, пыхнул прямо в глаза струей сигаретного дыма и одним точным движением плеча задвинул женщину обратно в полуоткрытый проем. — Звони шефу, что взяли! — кинул этот большой кому-то сзади.

И Зоя, обмерев, увидела, что из темноты вывернулся еще один, такой же огромный и страшный.

— Ну-ну, давай, веди, — теснил ее первый в тускло освещенный коридор. — Где тут у вас пыточная?

Второй в это время говорил по телефону, буквально подпирая первого сзади.

— Шеф, нашли. Она. Хорошо, ждем.

В рассеянном зеленоватом свете пожарных лампочек близкие лица страшных бандитов (а в том, что это были именно бандиты, сомнений не возникало) казались жуткими оскаленными масками с провалившимися глазницами.

— Кто вы? — едва сумев расклеить крепко сжатые от страха губы, спросила Зоя. — Что вам надо?

— Не узнаешь? — расправил перед ней плечи первый. — Забыла? А так хорошо нас описала!

Господи, это же они! Те самые!

Закаменев от ужаса и не в силах сделать ни шага, Зоя в упор уставилась на черноволосого парня в коротком черном плаще. Это он издалека грозил ей ножом. Значит, сейчас и…

— Ну! — Громила стремительно согнулся в коленях и сделал короткий рывок прямо к Зое, словно собираясь размазать ее по стене.

Женщина отшатнулась, ударилась затылком о дверной косяк. Из глаз тут же брызнули слезы. То ли от боли, то ли от страха.

— Че, так и будем в коридоре торчать? — прорезался второй. — И так два часа на улице протоптались. Веди давай, где тут у вас сесть можно. Да не трясись ты! Щас шеф приедет. Скажет, что с тобой делать.

— Ага, — хохотнул первый. — На фарш пустить или в бетон закатать.

Зоя начала тихо сползать по стене. Прямо на затоптанный пол.

Лучше она умрет сама. Прямо сейчас. Вот так.

Пол стремительно приблизился, женщина различила на нем даже маленький светлый камушек, видно занесенный чьим-то ботинком. Вот камушек вырос до размеров валуна, сейчас она ударится об него головой, и все!

— Но-но! — Ее тряхнуло, на груди треснула, не выдержав рывка, деревянная плащевая пуговица. — Поздно пить боржоми, когда печень отвалилась. — Еще один мощный рывок за ворот плаща, и ее буквально впечатали в пупырчатую стену.

Зазвонил чей-то телефон.

— Открываю, шеф! — радостно сообщил второй.

Кто-то вошел в коридор, сделал какой-то жест. Первый снова сгреб Зою за ворот и потащил, подталкивая коленом, куда-то вперед. Открыл ногой ближнюю дверь, впихнул в кабинет. По-прежнему держа за шиворот, нашел выключатель, зажег свет, толкнул на первый попавшийся стул. Зоя осела на него неловким косым кулем, выровнялась, чтоб не упасть, сжала руками сиденье.

Бухгалтерия. Вот куда они попали. Значит, и убивать ее будут тут. Завтра придут девчонки, а тут кровища и она, мертвая… Испугаются ведь. А если еще и стены забрызгают? Как отмывать? Обои тут не моющиеся, обычные. Надо попросить, чтоб перешли в ее кабинет. Там все-таки привычнее. И народу бывает меньше.

Зоя вскинула голову, готовясь высказать последнее желание, и уткнулась глазами в совершенно незнакомое лицо. Худое, с двумя поперечными длинными складками от висков к щекам, узкими сухими губами и длинными, как у кошки, светлыми глазами без зрачков.

— И вот эта тетеха устроила такой шмон? — недоверчиво поинтересовался длинноглазый. — Тебе чего, жить надоело? — придвинулся он вплотную к Зое. Теперь друг от друга их отделяла лишь узкая столешница. — Твою мать! — выругался шеф. — Просил же, тихо, чтоб никто не видел! Придурки! — шаркнул он глазами по сгорбившимся у двери мордоворотам. — Карел Барбосу нажаловался. Барбос меня завтра на предъяву вызывает! Получается, свои у своих крысятничают. Хорошо, если только за машину платить заставят…

— Шеф, — гундосо пробубнил кто-то из «близнецов», — ну мы же хотели как лучше. Типа, Карелу кто-то взрывчатку подложил, мы гонца поймали, который колеса резал. Вы — герой. Карел наш должник.