— Нас поймали только потому, что ты не смог держать меня столько, сколько было нужно, — напомнил Зигмар, оборачиваясь к мускулистому молодому мужчине в кольчуге и прекрасном плаще из волчьих шкур.

В заплечные ножны воина был вложен двуручный меч, на лицо падали темные волосы, заплетенные в косы. Вольфгарт был тремя годами старше Зигмара, его лицо раскраснелось от обилия выпитого.

— А случилось это потому, что годом раньше ты сломал мне руку своим молотом.

Взгляд Зигмара невольно скользнул по локтю Вольфгарта, куда пять лет назад он нанес удар, разгневавшись на то, что старший мальчик одолел его в тренировочной схватке. Его давно простили, но Зигмар никогда не забывал ни о своем недостойном поступке, ни об уроке, который преподал ему тогда отец.

— Что верно, то верно, — признал Зигмар. Он хлопнул друга по плечу и развернул его лицом к дверям в Большую палату. — Ты никогда не позволишь мне об этом забыть.

— Еще бы! — пророкотал Вольфгарт. Щеки у него алели от эля, сдобренного хмелем и восковницей. — Я выиграл, а ты ударил меня сзади!

— Знаю, знаю, — согласился Зигмар, направляя его обратно к дверям.

— А что ты тут вообще делаешь? Там ведь еще пьют!

— Вышел подышать свежим воздухом, — сказал Зигмар. — А ты, по-моему, выпил уже достаточно.

— Подышать свежим воздухом? — переспросил Вольфгарт, обходя молчанием вторую фразу Зигмара. — Завтра утром надышишься всласть. А сейчас время пировать. Есть, пить и воздавать хвалу Ульрику. Не приносить жертвы богам перед битвой — дурной знак.

— Мне это известно, Вольфгарт. Отец научил меня этому.

— Так и пойдем в палату, — стоял на своем Вольфгарт. — Вдруг король спросит, где ты. В Кровавую ночь не годится расставаться с братьями по мечу.

— Тебя послушать — так все не к добру, — заметил Зигмар.

— Верно. Посмотри на мир, в котором мы живем. — Тут Вольфгарт прислонился к стене Большой палаты, и его вырвало прямо на гномьи камни. На подбородке повисли блестящие нити слюны, и он утерся тыльной стороной руки. — Я хочу сказать, подумай об этом. Всюду человеку приходится высматривать, кто это пытается его грохнуть: то ли спустившийся с гор зеленокожий, то ли лесной зверочеловек, а быть может, воин из другого племени — азоборн, тюринг или тевтоген. Мор, голод и колдовство. Куда ни плюнь — все не к добру. Вот и доказательство тому, что во всем имеется дурной знак, верно?

— Кто это тут набрался? — донесся от двери, ведущей в Большую палату, чей-то голос.

— Иссуши тебя Ранальд, Пендраг! — проревел Вольфгарт, заваливаясь набок и прижимаясь лбом к прохладному камню.

Зигмар перевел взгляд с Вольфгарта на двух воинов, которые только что вышли из палаты. Оба были ему ровесники и поверх темно-красных туник носили кольчуги. Волосы того, что повыше, цветом напоминали заходящее солнце, на плечи он накинул толстый плащ из мерцающих зеленых чешуек, который сиял и переливался, отражая свет звезд. Его худощавый товарищ кутался в длинный волчий плащ и казался озабоченным.

Высокий воин с огненно-рыжими волосами, к которому обращался Вольфгарт, проигнорировал оскорбление и спросил:

— Неужели завтра он сможет сесть на коня?

Зигмар кивнул:

— Само собой, Пендраг, ибо корень валерианы лечит все.

Пендраг явно сомневался, но пожал плечами, повернулся к спутнику в волчьем плаще и сказал:

— Тут вот Триновантес думает, что лучше бы тебе пойти в палату, Зигмар.

— Твой друг опасается, что я простужусь? — съехидничал Зигмар.

— Он утверждает, что видел предзнаменование, — сказал Пендраг.

— Предзнаменование? — переспросил Зигмар. — И какое?

— Плохое, — вымолвил Вольфгарт. — Какое же еще? Нынче никто не говорит о хороших.

— Был добрый знак о рождении Зигмара, — напомнил Триновантес.

— Ага, только поглядите, как все чудно сложилось, — тяжело вздохнул Вольфгарт. — Едва он успел родиться, как его обагрила орочья кровь, а мать его умерла от рук мерзких тварей. Хорошее предзнаменование, нечего сказать.

При упоминании о смерти матери Зигмар опечалился, хотя знал ее лишь по рассказам отца. Вольфгарт прав. Что бы ни говорили знамения о его рождении, все свелось только к кровопролитию и смерти.

Он наклонился, взял Вольфгарта под мышки и поставил на ноги. Друг был тяжел, ноги едва держали его, и Зигмар даже закряхтел. Триновантес подоспел на помощь и подхватил Вольфгарта под другую руку, и они потащили перебравшего товарища в тепло Большой палаты.

Зигмар взглянул на Триновантеса. Преждевременно повзрослевшее лицо молодого человека было серьезным и искренним.

— Скажи, — спросил Зигмар, — что за предзнаменование ты видел?

— Все это ерунда, Зигмар.

— Давай выкладывай, — вмешался Пендраг. — Нельзя увидеть такое и ничего не сказать Зигмару.

— Ну хорошо. — Триновантес глубоко вздохнул. — Я видел, как этим утром на крышу королевской Большой палаты сел ворон.

— И что? — спросил Зигмар, потому что Триновантес больше ничего не добавил.

— И все. Это и есть знамение. Ворон — знак беды. Помнишь, эта птица в прошлом году села на дом Бейтара? Тот через неделю умер.

— Бейтару тогда уже сравнялось сорок, — напомнил Зигмар. — Он был старик.

— Вот видишь, — рассмеялся Пендраг. — Или ты не рад, что мы тебя предупредили? Ты должен остаться дома, а на войну поедем мы. Яснее ясного, что тебе слишком опасно соваться за пределы Рейкдорфа.

— Вы можете смеяться сколько угодно, — буркнул Триновантес, — только не говорите, что я вас не предупреждал, когда получите по орочьей стреле в сердце!

— Орк не может пронзить мое сердце стрелой. Я не позволю ему натянуть тетиву! — вскричал Пендраг. — Как бы то ни было, если уж мне суждено погибнуть от руки орка, то я, скорее, умру в кольце убитых моей рукой тварей от удара топором, угодившим мне в грудь. А не от какой-то там паршивой стрелы!

— Хватит о смерти! — проревел Вольфгарт, видимо обретая второе дыхание и сбрасывая руки поддерживающих его. — Говорить о ней накануне битвы — дурной знак! Мне нужно выпить.

Зигмар улыбнулся, глядя, как Вольфгарт провел руками по спутанным волосам и смачно сплюнул на землю. Никто, кроме друга, не мог с такой быстротой переходить от тяжкого похмелья к потребности выпить еще. Невзирая на опасения Пендрага, Зигмар знал, что с утра Вольфгарт будет действовать столь же ловко и уверенно, как всегда.

— Что мы тут топчемся? — требовательно вопросил Вольфгарт. — Давайте выпьем, пришла пора!

Не успели они ответить, как ночь пронзил волчий вой: из чащи темного леса до Рейкдорфа долетела многоголосая дикая песнь, в которой звучала примитивная радость древних дней. К ней присоединились другие волки, и казалось, будто боевой клич объединил все стаи Великого леса.