Эту историю про свихнувшегося комбайнера Волобуева, которую по нашему наущению добросовестно рассказал Антон Николаевич, мы придумали еще в Москве. Нужна была история – как анекдот. Как байка. Потому что стиль Мишиной работы был нам знаком и мы знали, на что он может клюнуть, а мимо чего пройдет равнодушно. И вот теперь на пустынной и пыльной площади перед зданием районной администрации все для нас решалось. Клюнет Миша – и приедет к этому придуманному нами Волобуеву, прямо под прицел наших спрятанных видеокамер. Не клюнет – вся подготовительная работа насмарку.

– Едем! – решительно сказал Миша. – Где это ваш Волобуев?

Клюнул.

* * *

До отдаленной деревни, где проживал наш персонаж, добирались почти целый час. Уже на подъезде к деревне, когда до нее оставалось всего ничего, взорам московских гостей вдруг открылось странного вида поле: вся трава на нем была скошена. Устилающие поле сорняки уже успели подвянуть.

– Волобуевская, значитца, работа, – подсказал Антон Николаевич.

Деревня была пуста. Крыши домов провалились, окна заколочены. Только один из домов имел более-менее обжитой вид. Рядом с ним как раз и обнаружился покрытый огромными кляксами ржавчины комбайн.

– Здесь! – сказал Иванов.

На стене красовалась потрепанная временем Доска почета. Сверху крупно было написано: «Наши передовики», причем буквы «и» в конце обоих слов были тщательно замазаны разведенным зубным порошком. На всех фотографиях, размещенных на Доске почета, был изображен один и тот же человек. Миша, как репортер крайне неглупый, со стопроцентной уверенностью заключил из увиденного, что это как раз комбайнер Волобуев и есть. Рядом был вывешен самодельный график. Кривая линия на нем упорно стремилась вверх, демонстрируя каждодневное перевыполнение плана.

Вышли из машины.

– Волобуев! – громко позвал Антон Николаевич.

Какое-то шевеление произошло в доме, распахнулась дверь, и из дома на крыльцо ступил вертлявый мужичок с по-ленински хитрым прищуром карих глаз, неаккуратно причесанными вихрами на голове и несвежим квадратиком пластыря на правой щеке. Он бодро скатился с крыльца, сунул Иванову свою сухую ладошку для приветствия и отрывисто произнес:

– Здравствуйте, товарищи!

Миша Каратаев выразительно посмотрел на своего оператора. Тот развернулся и побежал к машине за видеокамерой.

– Тут к тебе гости из Москвы, – сказал Волобуеву Антон Николаевич. – С телевидения. Отснять тебя хотят, значитца. Ну и все такое прочее.

– Все такое прочее – это хорошо, – оценил Волобуев, будто невзначай вставая под Доской почета.

У Миши Каратаева сладко заныло сердце, как бывало всегда, когда он чувствовал близкую удачу. Оператор уже устанавливал камеру. Пока он готовился к съемке, Миша подступился с расспросами к знатному комбайнеру.

– Я вижу, у вас тут с уборочной все в порядке, – сказал он доброжелательно. – Показатели растут. Страна будет с хлебом.

– Да, родит землица, – ответил на это Волобуев и посмотрел вдаль затуманившимся взором, каким, по его разумению, должен был обозревать родные просторы сын своей земли.

– Мы тут поле одно проезжали, – сообщил Миша. – А вы его как раз обработали. Так там одни сорняки.

– И что же, что сорняки? – осведомился Волобуев, все так же глядя вдаль.

– Так не зерно ведь! – осторожно подсказал московский репортер. – Вот вы работаете, план перевыполняете – а план-то по чему?

– По гектарам, ясное дело.

– Так на гектарах тех одни сорняки и никакого хлеба!

– А что же! – ответил на это Волобуев. – А хотя бы и сорняки!

Антон Николаевич за его спиной выразительно покрутил пальцем у виска. Мол, говорил же я вам – сбрендил мужик. Теперь вот сами убедились.

– А польза-то какая? – не отступался Миша.

– Польза такая, что план выполняется на сто пять процентов! – внушительно сказал Волобуев. – И я, между прочим, уж который год первое место по колхозу держу!

Еще бы ему первое место не удерживать, коль он единственный тут остался.

Миша Каратаев, чуя добычу, радостно засуетился. Сначала он велел оператору снять знатного комбайнера на фоне Доски почета. Потом дал в руки Волобуеву шариковую ручку и попросил того на графике продемонстрировать, как растут показатели уборочной страды. Пользуясь ручкой как указкой, Волобуев продемонстрировал собственные успехи. Потом его снимали за штурвалом комбайна. Потом в его собственной мастерской за верстаком. Потом вывезли в поле, поставили среди сорняков и заставили сначала задумчиво смотреть вдаль, а после предложили сорвать сорняк и любовно потереть его в ладонях, будто это не сорняк был вовсе, а налитый хлебный колос. Единственное, что не нравилось Мише Каратаеву, так это пластырь на щеке у комбайнера-героя.

– Поранился, – объяснил случившееся с ним несчастье Волобуев. – Фотокарточку свою новую на Доску почета вешал да со стремянки-то и упал.

Каратаеву это обстоятельство так понравилось, что он попросил Волобуева все слово в слово повторить перед видеокамерой. Волобуев не стал капризничать и повторил.

Миша Каратаев был в восторге. Ехал он сюда наудачу, а обернулось вон как. Любо-дорого будет смотреть. Этот комбайнер – настоящая находка.

– А что? – спросил Миша у Антона Николаевича, деликатно отведя того в сторонку. – А есть ли еще у вас в районе такие люди, чтоб значит…

Он сделал неопределенный жест рукой. Антон Николаевич его очень даже понял.

– Конечно! – ответил он с готовностью и даже руку к сердцу приложил. – Да сколько угодно, дорогой вы мой! Да хоть тот же Шмудяков!

– Кто, простите? – воззрился на него Миша.

– Шахматист наш! Очень известная фигура! С ним сам товарищ Каспаров советуется!

– Неужели? – посмел не поверить Миша. – Каспаров? Тот самый?

– Честное благородное слово!

– И каким же, извиняюсь, способом товарищ Каспаров с товарищем Шмудяковым, простите… э-э… советуется, так сказать?

– В письмах!

– В письмах?

– Именно! Он письма Шмудякову шлет.

– Вы их видели?

– Кого?

– Письма эти.

– А как же!

– И что – настоящие?

– Настоящие! В конверте! С марками! Все как положено!

Каратаев посмотрел на собеседника с сомнением, но возражать не стал. Посмотрел на часы. Время еще было.

– Хорошо, едем к этому вашему шахматисту, – определился он.

Комбайнер Волобуев еще пытался пригласить гостей в дом и отобедать, но Миша рвался в бой и отказался, пообещав, впрочем, заехать как-нибудь в другой раз.

Волобуев провожал их до самой машины, долго жал всем по очереди руки и спрашивал, когда его покажут по телевизору. Ему сказали, что скоро. Расстались друзьями.