За пять дней до отъезда Людмила Сергеевна внезапно заболела гриппом и уже не поправилась, умерла от нелепейших осложнений. Врачи только и смогли, что растерянно развести руками: грипп, безусловно, коварен, но чтобы так… совершенно здоровая женщина в расцвете лет… Один случай на сотни… Разговаривая с ними, Римма кивала, слышала и вроде даже понимала смысл слов. И все-таки никак не могла не то что смириться, но даже просто поверить в происходящее. Просто не укладывалось в голове, как это так может быть, что мамы больше нет.

Похоронив маму, Римма словно окаменела. Внешне она продолжала жить своей обычной жизнью: ежедневно ездила на работу, дважды в неделю ходила в фитнес-клуб, а по вечерам возвращалась в их скромную двухкомнатную квартирку в Люблине и кормила маминого кота Плаксика (вообще-то по документам его звали Пласидо, но так его никто никогда не называл). Но из-под ног точно выбили почву, а внутри словно образовалась гигантская дыра. И неизвестно, что было бы с ней дальше, если бы не помощь друга и бывшего одноклассника Егора, к которому Римма давно уже относилась как к брату, если не родному, то двоюродному. Они дружили со старших классов, с тех пор как Егор неумело и застенчиво пытался ухаживать за ней. Римма тогда твердо дала понять, что на взаимность рассчитывать нечего, он совсем не в ее вкусе – невысокий, полноватый, совершенно неспортивного вида, да еще и в старомодных очках с толстенными линзами. Но Егор был умным, знающим, интересным собеседником, да и просто хорошим добрым человеком, и Римма не могла этого не оценить. Она предложила ему свою дружбу, которую он охотно принял, – и впоследствии не раз поблагодарила судьбу за это свое решение. Несмотря на внешность законченного ботана, Егор был прекрасно приспособлен к жизни и обладал практичностью и житейской смекалкой, которые развивались в нем с каждым годом. Именно он помог убитой горем и вконец растерявшейся Римме с организацией маминых похорон, а потом, едва минуло сорок дней, почти насильно затащил ее к знакомому психологу, приятной женщине средних лет с ясными синими глазами и мягким, точно шелковым голосом. Сеансы у психолога не только помогли смириться с потерей самого (если не единственного) близкого человека, но и понять, что потерянное состояние Риммы имеет и другие, скрытые более глубоко причины. Будучи взрослым двадцатишестилетним человеком, Римма все эти годы жила, руководствуясь не собственными, а навязанными извне целями и задачами. Вольно или невольно, желая одного лишь добра, мама сумела прибрать к рукам ее жизнь и руководила дочкой до самого последнего своего вздоха. И пусть Римма никогда не страдала от этого и толком даже не замечала, теперь ей предстояло выстроить свою жизнь заново, по собственному сценарию.

И в этом ей тоже помог Егор, начав с еще одного важного дела, с которым Римма сама ни за что бы не справилась. Через несколько месяцев после смерти Людмилы Сергеевны она окончательно поняла, что жизнь в их старой квартире действует на нее угнетающе. Здесь все напоминало о маме, и воспоминания эти были отнюдь не радостны, но, несмотря ни на что, Римма никак не находила в себе сил избавиться от маминых вещей, это казалось ей чем-то сродни предательству. И тогда Егор подал идею переехать в другой район, поближе к работе, потому что ездить из Люблина на «Выставочную» далеко и неудобно. Не успела Римма как следует задуматься, как Егор уже привел знакомого риелтора, и все сразу же закрутилось и завертелось. Им очень повезло, покупатель нашелся быстро и согласился на заявленную цену, почти не торгуясь. Пока шли переговоры, Римма рассматривала варианты на замену и в итоге остановилась на уютной однушке в четверти часа пешком от «Пионерской». Новая квартира была меньше размером, чем их бестолковая угловая двушка, но зато с отличным видом на парк, с большой кухней и удобной планировкой. Вырученных от продажи денег хватило и на покупку, и на косметический ремонт – дом был не старый, и что-то более серьезное не потребовалось. С помощью все того же Егора, сумевшего совсем недорого организовать транспорт и грузчиков, Римма с котом Плаксиком перебрались в новое жилье. Переезд стал отличным поводом расстаться с большинством маминых вещей. Раздав их знакомым или отдав на благотворительность, она оставила себе только кое-что самое памятное, вроде диска с «Римскими каникулами».

Придя в себя после всех этих потрясений и окончательно обосновавшись на новом месте, Римма выдохнула… И вдруг обнаружила, что жизнь мало-помалу стала налаживаться. Римма была молода, привлекательна, имела собственное жилье и хорошую работу, дающую возможность неплохо себя обеспечивать. Как говорится, большего и желать нельзя, вот только…

Из задумчивости Римму вывел мелодичный голос, с ехидством произнесший за спиной:

– Так и знала, что найду тебя здесь! Конечно же, опять занята своим любимым делом – фоткаешь листики-цветочки.

Голос был настолько знакомым, что Римме совсем не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто с ней говорит. Ну конечно же, это Ульяна – закадычная подруга, самый близкий в офисе человек. В бежевом брючном костюме, облегающем изящную фигурку, с прямыми русыми волосами, спускающимися до осиной талии, Ульяна выглядела почти воздушным, во всяком случае, каким-то неземным существом. И, как знала Римма, прикладывала все усилия, чтобы максимально поддержать подобный имидж. Лучшим днем в жизни Ульяны стал тот, когда одна из коллег, разговаривая с ней, выдала сгоряча: «Улька, какая ж ты вся идеальная, просто противно!» Наблюдавшая за этой сценой Римма сразу догадалась, что в этот момент ее подруга взлетела на седьмое небо от счастья. Но внешне Ульяна никак не проявила своих чувств и, даже не подняв глаз от бумажного цветка, который мастерила из салфетки в ожидании, пока официант принесет смузи из грейпфрута и сельдерея, равнодушно проговорила: «Я идеальная? Возможно… У меня лишь два недостатка – нет денег и свободного времени. Все остальное в полной гармонии».

Достижению этой самой вожделенной внутренней гармонии Уля посвящала все свое время. Она уже успела посетить святые места Индии, прошла полный курс суфийских практик для женщин, входила в транс под шаманские барабаны и прослушала астрономическое число лекций о том, как обрести себя. Следить за сменой ее увлечений и интересов было все равно, что ловить глазами полет бабочки – сегодня занятия сукшма-вьяямой, завтра чистка энергетически важных чакр по индивидуальной, разработанной наставником специально для нее, схеме, а на следующей неделе – тренинг у знаменитого на весь мир коуча по личностному росту.

У Риммы эта тяга подруги к непрерывному духовному преображению вызывала снисходительную улыбку. Она прекрасно понимала, что занимаясь бесконечным саморазвитием и изучая все духовные практики мира разом, Уля на самом деле просто пыталась сбежать от житейских проблем, которых у нее имелось в избытке. В свои тридцать лет Ульяна никогда не бывала замужем и одна растила дочь Вику, прелестную голубоглазую малышку шести лет от роду. На последнем курсе универа, будучи, по ее же собственным безжалостным словам, молодой, наивной и неопытной дурой, Уля сделала главную в своей жизни ошибку – влюбилась в красавца однокурсника. Тот обожал ее, сдувал пылинки и носил на руках – ровно до того момента, как Ульяна, случайно заглянув в его телефон, не обнаружила весьма интимную переписку с другой девушкой. Как оказалось, параллельный роман продолжался давно, и даже более того – был не единственным. Уля была вне себя, и никакие уверения, что она все равно самая лучшая, не помогли. «Знаешь, это такое чувство, будто тебе подали еду, в которую кто-то плюнул», – призналась она Римме в минуту откровенности. Не колеблясь ни минуты, Ульяна порвала со своим избранником и только спустя несколько недель после этого поняла, что беременна. Решение оставить ребенка далось не столь легко, но все-таки Уля его приняла и, как утверждала сама, «вот уж ни разу ни капельки об этом не пожалела». Даже несмотря на то, что беспутный отец Вики хоть и прекрасно знал о существовании дочки, но так никогда и не появился в ее жизни и не помог, как говорится, «ни морально, ни материально». А устанавливать отцовство, требовать алиментов через суд и все такое прочее Уля считала ниже своего достоинства.