в журнале так и не появились. – Опубликуем, не переживай! – говорил ей главред – Ты давай, пиши… И она писала. Моталась по командировкам, тряслась в разбитых грузовиках по ухабистым проселочным дорогам. Ночевала в сельских клубах, в помещении школы (в гулкой пустоте коридоров Вика отчетливо слышала чьи-то шаги, и всю ночь не сомкнула глаза), а однажды – в правлении колхоза, где ей пришлось спать на деревянной скамье. К трудностям Вика не то чтобы привыкла, скорее – притерпелась. И с упоением писала… Ничего, ее время еще придет. Напечатают.

Напечатали. Все одиннадцать очерков – в одном номере. «В этом номере мы публикуем подборку статей молодого автора Виктории Коробовой о жизни и проблемах села» – с ужасом прочитала Вика. И далее – петитом (самым мелким, неудобочитаемым шрифтом, от которого рябит в глазах!), наполовину сокращенные (о чем Вику даже не потрудились поставить в известность!) – все ее одиннадцать очерков подряд…Кто же их будет читать? – уныло думала Вика. – Даже если начнут, прочитают один-два и бросят. Это как съесть сразу десяток пирожных – вкусно только первые два, а потом в тебя уже не лезет… Отчего же главред этого не понимает?

Вике хотелось плакать. Несколько месяцев работы – в одном номере, петитом, чтобы сразу читать расхотелось! А она-то мечтала, как в каждом номере будут мелькать ее очерки – яркие, красочные, интересные! Вика потратила столько времени, столько сил, чтобы – были интересными, чтобы хотелось дочитать до конца и ждать с нетерпением следующего… И вот – «гуртом» все одиннадцать, петитом и немилосердно сокращенные. Вика присмотрелась и охнула: очерки «порезали» жестоко, оставили голую схему. А детали – изъяли. Вырезали все человеческое, живое, доброе из Викиных очерков – словно душу вынули. В них остались одни сухие факты. А жизни – не было!

– Ну, Виктория, рада? Напечатали тебя, как обещали! – преувеличенно бодро приветствовал Вику начальник. – А чем это мы недовольны? Может, ты хотела на первой странице себя увидеть?

– На развороте она хотела. С портретом! – услужливо подсказали сотрудники. И Вика не выдержала, заплакала. Ее обступили, тормошили, расспрашивали: «Викуль, да что с тобой? Может, дома что случилось?». Никто ее не понимал. Никто не сочувствовал. Ведь напечатали! Эка беда – петитом…

– За тобой, Виктория, фуршет – с первой публикации! Как говорят, лиха беда начало! – улыбались коллеги. Лиха беда… У нее – беда. А они радуются, фуршета ждут. Им бы только праздновать. Ведь не с ними такое сотворили, – с ней, Викой!

Вика вытерла слезы, огляделась растерянно. В улыбках ей привиделась тщательно скрываемая ненависть. Привиделась ли? Вика посмотрела внимательней. – Злорадствуют, улыбаются, переглядываются за ее спиной, – мол, знай свое место, тоже еще очеркист нашелся… Получил, фашист, гранату?

– А знаете, кто вы? Вы все? – вдруг спросила Вика.

– Ну и кто же? – проявил интерес коллектив редакции, не ожидавший такого от Вики.

– Вы все сволочи.

– Круто! – «оценил» в наступившей тишине старший редактор. – А главный редактор у нас кто?

– А главный редактор – главная сволочь! – мстительно улыбнувшись, довела до сведения сотрудников Вика. И стала собирать вещи…

Из «Колоса» она ушла. И очерков с тех пор не писала – ни одного, хотя именно по очерку с блеском защитила диплом. – Отбили охоту…

После истории с «Колосом» Вика два месяца пролежала пластом. Не хотелось ни есть, ни пить. Ни жить. И невыносимо болела голова. Депрессия в тяжелой форме, – определил врач. – Ты пойми, депрессия это вовсе не хандра, это болезнь! Тебе нужна немедленная перемена обстановки. И нечего тут «умирающего лебедя» изображать! Не в постели валяться, а работать! Иначе не выздоровеешь. Нашла, понимаешь, из-за чего переживать… А повеситься не пробовала? Говорят, от депрессии первое средство, – улыбнулся врач. Вика подняла на врача злые глаза: «Не дождутся! Такого удовольствия я им не доставлю».

Через две недели она устроилась редактором в НИИ водного транспорта. Институт издавал научные труды, при нем была аспирантура, и работы у Вики хватало. Даже домой приходилось брать, когда не успевала. Теперь она работала с другим контингентом: аспиранты, кандидаты наук, начальники отделов. Вика перечитала институтские лекции по курсу редакторской этики – ведь ей приходилось работать в тесном контакте с авторами научных трудов…

Авторам нравилась тихая сероглазая девушка, под руками которой преображались и обретали ясность и изящную композицию их тяжеловесные научные мысли. Редактируя текст, Вика никогда не настаивала на своем варианте, она всегда говорила «мы». – «Мы с вами сделаем вот что…». «Давайте попробуем поменять композицию и переставить эти части местами. Вы мне поможете? Одной мне не справиться!» – улыбалась Вика, и ее хотелось слушать, с ней хотелось работать.

– Да вы просто волшебница! – говорили авторы, читая свои статьи, отредактированные Викой. – Замечательно пишете!

–Да это не я, это вы пишете, – смеялась Вика, – я только редактирую.

Вика привыкала к кандидатам и докторам наук, как когда-то к сельским механизаторам. И приводила в божеский вид их научные труды, забыв, что когда–то писала сама. Она проработала в НИИ пять лет, когда грянули «веселые» девяностые… Финансировать госпредприятия новое правительство не хотело: они, по его мнению, были убыточные, и их спешно перевели на самоокупаемость, превратив в акционерные общества. А сотрудников, соответственно, в акционеров. Вике тоже полагались акции предприятия. Она с нетерпением ждала – сколько ей дадут за пять лет работы. Дали «щедро»: семьдесят процентов зарплаты в рублях, тридцать процентов акциями. Иначе институту не выстоять, сказали Вике. О том, как выстоять на таких условиях самой Вике, руководство НИИ не думало.

Для Вики это было ударом: их редакционно-корректорская группа стала для перешедшего на самоокупаемость НИИ обузой, балластом, который выбрасывают при перегрузке. «Выбросили» и их: корректоров уволили по сокращению штатов, а редакторов не тронули, но зарплату установили такую, какую раньше получали корректора. Больше всех повезло машинисткам: их разобрали по отделам на инженерные должности (с соответствующими окладами). Машинисток сократить не получалось: кому ж тогда печатать? Зато от редактирования отказались с легкостью.

– Сами отредактируем, невелика наука! – заявили уважительные когда–то аспиранты и любезные когда-то доктора наук, путавшие стилистику с орфографией, а о композиции текстового материала не имевшие никакого понятия (оно и понятно, у них другая специальность). – И получили полное одобрение со стороны директора института.

Но и это еще не все! Из урезанной наполовину зарплаты тридцать процентов платили акциями, не имевшими пока никакой ценности и не дававшими дохода. «Надо потерпеть, товарищи! Иначе НИИ не подняться, не будет ни денег, ни госзаказов, – объяснили на собрании акционерам. – А тем, кто этого не понимает, лучше из института уйти.

Вика – не