Он тихо подошел к ней. Она вырвалась из своего платья и бросила его в Жана-Клода. Он поймал его.

— Стейси!

И в тот же миг она оказалась на нем, ее медовая плоть уже терлась о его одежду. Его руки блуждали по горячей коже, а рот пытался поглотить ее всю. Он сходил с ума от желания.

Она расстегнула молнию на его брюках и схватила его пульсирующую плоть. Он застонал.

Она прошептала ему в ухо:

— Ты хочешь меня, Жан-Клод?

Он обнял ее, пытаясь подвинуть так, чтобы войти в нее и быстрее кончить. После передышки он еще раз трахнет ее. И еще раз. И будет трахать до тех пор, пока она не забудет всех, кто когда-либо занимался с ней этим до него. До тех пор, пока ей не станет больно и тяжко, но так хорошо, что она сама будет просить еще. И ночь за ночью он будет вытряхивать из нее это ковбойское безумство, пока она не станет покорной, и тогда сможет бросить ее навсегда.

Он должен овладеть ею. Сейчас же.

Она завела его член между своими пылающими и влажными бедрами и зажала его там, устроив ему западню в момент экстаза.

— Нет, Жан-Клод. Не все так сразу. Мне кое-что потребуется...

* * *

Как только восход раскрасил зимнюю Ривьеру розовыми и лимонными полосами, полицейский инспектор выбрался из отеля, вымотанный, но все еще возбужденный. Ему надо было ехать домой, чтобы принять душ и переодеться к рабочему дню.

Наверху, оставаясь в постели, «Стейси» позвонила по служебному номеру в Джорджтаун в Вашингтоне. Там была полночь.

— Я обо всем позаботилась, — сказала она своему хозяину на другой стороне Атлантики. — Он вел себя именно так, как я ожидала. Он сегодня принесет мне досье из полиции и все относящиеся к делу документы. Если же не принесет, то не увидит меня сегодня вечером. А он позарез хочет видеть меня и сегодня, и завтра, и...

Мужской голос в телефонной трубке звучал твердо и властно. Он перебил ее, и она услышала нотки приказа в его тоне.

— Заставь его сделать исправления прямо сейчас. Измененные документы должны быть в Берлине сегодня после полудня. Затем убедись, что ему понятна связь между молчанием и его жизнью. После этого лети в Лондон. Я все подготовлю. Твое следующее задание — это похищение. Оно очень важно...

Пока хозяин излагал подробности, она сняла с головы светлый парик. Она запустила пальцы в свои короткие черные волосы и сосредоточилась на новом задании — похищении в Лондоне.

19.58. ПЯТНИЦА, 3 НОЯБРЯ

ЛОНДОН (АНГЛИЯ)

Джулия Остриан потеряла зрение несколько лет назад. Это случилось после концерта, ночью, пока она спала. Словно чья-то могущественная рука (Бога? Или Сатаны?) выключила свет в ее глазах. Никаких физических причин доктора не нашли. Подсознательное самовнушение — вот как они это назвали. Страх перед слушателями, перед этим многоликим чудищем, взиравшим на нее из зрительного зала.

Джулия так и не свыклась со своей слепотой. Воспоминание о зрении, как воспоминание о волшебном сне, не покидало ее. Она страстно желала вернуть себе способность видеть. И поэтому лгала. Она уверяла в своих интервью, что слепота дает пианисту преимущество. Родным она говорила, что недуг позволяет ей сосредоточиться на карьере. Трое мужчин, которых она любила, слышали от нее, что секс вслепую гораздо лучше — сохраняется чистота эмоций и физического контакта.

В этой лжи была доля правды.

Она много гастролировала по Штатам. Европе и Азии. Мать была ее менеджером и ее глазами, вместе они путешествовали по миру музыки — от огромных концертных залов до камерного исполнения для узкого круга друзей, от роскошных дворцов в стиле рококо до концертов под открытым небом в глубинке. Критики восторгались мощью ее игры, красотой стиля, полным владением инструментом и ее темпераментом — этим неуловимым качеством, которое, казалось, одушевляло каждую ноту. Клан Острианов считал не совсем разумным выбор такой профессии, но слушатели любили ее повсюду. Странный поворот судьбы — она питала душу слушателей, а они питали ее, но именно из-за них она и ослепла.

Мать, Маргерит Остриан, защищала дочь от всего. Джулия была ее единственным ребенком, и у них выработались те необычайно близкие отношения, какие бывают между взрослыми людьми одной крови. Они разделяли любовь, понимание и острое чувство незащищенности, коренившееся в семейной трагедии. С матерью она могла позволить себе быть слабой, сентиментальной. Джулия понимала, что заботы о ней заставили Маргерит отказаться от легкой и красивой жизни, какую сулило богатство семьи.

В конце концов, Джулия могла бы нанять кого-то, чтобы вести ее дела. Она не стеснялась пользоваться деньгами семьи, когда в этом была нужда. Но мать была больше чем менеджер, никто не мог бы ей дать такую моральную поддержку. Быть зрячим компаньоном своей дочери — это все, чего желала Маргерит.

Все в ее жизни вело к музыке. Отец, который распознал в ней талант и послал учиться в Джульярдскую школу[6]. Мать, которая умела превращать в цветы тернии на пути становления музыканта. Упражнения, концерты, мужчины, гастроли, постоянные тренировки с поднятием тяжестей и пробежки, укрепившие ее мышцы настолько, что она могла играть так же мощно, как музыкант-мужчина. С годами уверенность Джулии в себе росла. Теперь она чувствовала, что ей все по плечу.

В эту пятницу они готовились к вечернему концерту в лондонском Ройял-Альберт-холле. Би-би-си должно было транслировать его в прямом эфире. В зале царила атмосфера возбуждения и предвкушения, остро приправленная ароматом дорогих духов. Ей не терпелось начать играть. Еле доносившийся до нее шепот рабочих сцены за кулисами стих. В зале переговаривались и рассаживались слушатели, беспокойные, как только что укрощенный зверь. Джулия ожидала выхода, музыка пульсировала в мозгу. Пальцы истосковались по клавиатуре.

Она улыбнулась. Пора.

— Давай, дорогая.

Джулия отпустила руку матери и двинулась вперед. Перед концертом она заучивала на память путь к своему роялю и могла пройти его в одиночку без чьей-то помощи. За несколько лет она выработала внутреннее чувство направления, как это бывает у слепых. Слепота ослабляет одни возможности, но многократно усиливает другие.

Но сейчас ее чуткость уснула, утонув в парящих нотах и сложных темах этюдов, которые она собиралась играть. Поглощенная зовом своего «Стейнвея», она шла вдоль кулис.

И упала.

Внезапно и грубо вырванная из мира, где царила музыка, она налетела на что-то, споткнулась и с грохотом упала, полностью потеряв ориентацию. Правое бедро и кисти рук заныли от ушиба. Она с трудом вдохнула воздух.