Это приведет нас к другому вечному вопросу, заключенному в великой литературе, главным образом в русской (по-русски, кстати, этот вопрос звучит наиболее выразительно, и его трудно перевести на неславянские языки). “Как жить?” – вопрошают персонажи Чехова и Достоевского. “Как жить?” – спрашивает Клим Самгин, герой романа Горького. Мне довелось смотреть телесериал по мотивам “Жизни Клима Самгина” на фестивале в Монте-Карло. Снятый на русском языке, он шел с английскими субтитрами, и вопрос “Как жить?” был переведен: What should I do? (“Что мне делать?”). Думаю, в этом переводе отражена вся пропасть между мышлением Востока и Запада. Русский человек ставит вопрос очень широко, неопределенно, и к этому его подталкивает сам язык. Английский язык – продукт другой культуры и других взглядов. Русский вопрос касается самой сущности жизни. “Как жить” перед лицом страданий, несправедливости и зла, осознавая невозможность исправить этот мир? Англичанину нужна практическая задача – что надо делать, ибо действие для него – основное содержание жизни.

Поляки по своей природе принадлежат к культуре Запада, воспитаны в латинской традиции и должны быть ближе к англосаксам, нежели к русским братьям-славянам. Я считаю так, поскольку культурные связи сильнее, чем этническое или языковое родство. Мне особенно легко говорить это потому, что по одной моей фамилии ясно: будучи поляком, я не являюсь славянином. Впрочем, мой случай не имеет значения. Я вспомнил проклятый вопрос великих русских писателей, чтобы задать его себе и вам: “Как жить?”

Можно ли в принципе ответить серьезно на столь общий вопрос? Разумеется, нет, и для меня это абсолютно очевидно. На любого, кто пробовал бы однозначно решить эту проблему, посыпались бы заслуженные издевки. Почему вдруг кто-то должен узнать то, чего веками не может понять все человечество? Не может, но ищет – и все люди, и каждый по отдельности. К этим поискам я и хочу обратиться. В нашу эпоху, полную сумбура, когда столько вещей встало с ног на голову, возможно, стоит прислушаться к некоторым жизненным наблюдениям, чтобы давать собственные, частичные ответы.

Говоря о сумбуре, я имею в виду перемены, произошедшие в Польше и во всей Центральной Европе. Это настоящая революция. В течение десяти-пятнадцати лет полностью изменилась жизнь, изменились условия, в которых мы делаем наш выбор. Изменилось ли принципиальное понимание того, что есть счастье, что наполняет жизнь смыслом? С виду – да. На нас свалилась такая огромная свобода, что мы до сих пор не в состоянии это осознать. Еще каких-то двадцать лет назад мы покупали в магазинах то, что было (и потому носили что попало), ведь чаще всего нужные вещи там отсутствовали. Сегодня же товаров столько, что выбор оказывается нам не под силу. Но мы выбираем не только одежду. Мы выбираем образ жизни (а раньше жили как придется). Выбираем политические партии и парламент. И чем больше свободы, тем больше неизвестных (когда не было стольких возможностей, люди делали то, что могли). На фоне такого выбора вопрос “Как жить?” можно считать обоснованным и, кроме того, очень практическим. Сегодня молодым людям в Польше труднее, потому что больше зависит от них самих.

Формулируя в предлагаемой книге разные мысли, я не хочу быть один. К сожалению, у меня нет ни обширного книжного собрания, ни возможности сидеть в публичных библиотеках. Впрочем, в этом была бы некая фальшь: мне никогда не хватало времени на упорядочивание прочитанного, значит, я буду опираться на то, что помню, и то, что мне удастся найти. Сейчас, например, когда пишу о том, как много изменилось в нашей жизни (настолько, что с известной долей преувеличения можно сказать – всё), есть случай процитировать одну из любимых книг, к которым я периодически возвращаюсь. Это “Леопард” Томази ди Лампедузы. Там описана революция, приведшая к освобождению итальянских княжеств от господства французов и австрийцев и объединению Италии в целостное государство, а заодно к ослаблению роли аристократии в общественной жизни. Старый князь в “Леопарде” повторяет слова всех консерваторов: “Все должно измениться, чтобы все осталось по-старому”. Что касается нашей жизни, того выбора, который мы регулярно совершаем, наконец, счастья (что бы ни значило для нас это слово), – все в целом так, как говорит старый князь. Думаю, что, когда голова кружится от перемен, его замечание может вызвать оптимизм. Все как бы меняется, но в реальности самое главное на протяжении десятилетий и столетий подчиняется одним и тем же законам.

Вопрос “Как жить?” относится прежде всего к людям молодым. Они стоят на распутье, впервые испытывают на себе свободу, смотрят в лицо миру, о котором их родители не имели представления. Каждый шаг, совершаемый в молодости, оставляет в нас какой-то след и имеет непреходящее значение. Делая свой очередной выбор, мы постепенно приобретаем определенные привычки, учимся отдельным реакциям, и все это складывается в наш стиль поведения. Этот стиль с самого начала может быть лучше или хуже, иногда он абсолютно оптимальный, иногда просто негодный. Молодой человек в конкретных ситуациях соглашается смолчать или, наоборот, определенным образом начинает говорить о других и устанавливает границы: что позволительно, а что нет. В зрелом возрасте человек всегда может изменить стиль поведения, однако решения, принятые в молодости, довлеют над каждым, и со временем все труднее совершать радикальные перемены.

Все исповедуют, в общем, похожие принципы. Все мы – верующие и неверующие, христиане и мусульмане – принимаем десять заповедей, знаем, что есть незыблемые нормы, и учимся следовать им. Вытекает ли из заповеди “не укради” то, что нужно платить налоги и не ездить в общественном транспорте зайцем, зависит от нашего выбора; иногда мы считаем налоги несправедливыми, а иногда, не оплачивая проезд в трамвае, в своем субъективном представлении возвращаем имеющийся перед нами у города какой-то долг. Все это я назову проблемой стиля. Один человек считает, что, делая карьеру, вполне можно в присутствии начальника деликатно высказать суждение, которое потопит конкурента, а другой, не желая переходить границы честной игры, так никогда не поступит. И эти принципы формируются, пока мы молоды. В молодости мы решаем, всегда ли будем в срок отдавать книги и долги или же время от времени воспользуемся тем, что можно притвориться забывчивым. В молодости определяется горизонт наших амбиций: жить сегодняшним или завтрашним днем, строить далеко идущие планы или полагаться на текущий момент.

Я отрывочно пишу о выборе, чтобы прийти к мысли, которой часто забавляю слушателей на авторских встречах. Глядя в зал, полный молодежи, я искренне признаюсь, что глубоко им сочувствую, ведь молодость – худший период жизни. А в утешение добавляю, что, к счастью, молодость быстро кончится, и, скорее всего, им уже никогда не будет так тяжело, как сейчас. Обычно зал взрывается от смеха, поскольку мы живем в пространстве культуры, сформированной легендой о Фаусте, где молодость предстает безусловной ценностью, в то время как она таковой совсем не является. Молодость можно назвать ценностью, говоря об организме, о теле, которое достигает вершины развития в период созревания, и именно этому завидуют старики. Но никто не хочет помнить, насколько страшными были неуверенность молодости, отсутствие знаний о мире и себе, вечная неловкость… Обо всем этом забыл даже Фауст.