Отовсюду слышалась возбужденная болтовня, сдавленный смех, шум и гам трепета. Остальные не потрудились умыться. Впрочем, и Кору с Новой нельзя было назвать чистыми, но их руки и лица посветлели и порозовели, а влажные соленые волосы были зачесаны пальцами назад. Другие женщины были жирными и грязными от запекшейся крови, некоторые до сих пор сжимали в руках багры и ножи.

Они напоминали рой убийц, вылетающий из улья.

Толпа дошла до деревни. Осоподобный корабль опустился на поляну. Вокруг него собрались мужчины и мальчики, поглядывая на своих женщин с отвращением и стыдом.

– Простите за запах, – сказал деревенский старейшина, Шергеш, высокопоставленным гостям.

И так Кора с Новой впервые увидели Мезартим – или же, возможно, во второй раз, если шестнадцать лет назад Ньока держала своих детей на руках, пока стояла на том же месте, где они сейчас, и готовилась изменить жизнь.

Их было четверо: трое мужчин и женщина, и они действительно были голубыми, как айсберги. Если у сестер и имелась хоть крупица надежды, что среди них окажется их мать, она тут же исчезла. Ньока была светло-русая, как ее дочери. У этой женщины черные кудри. Что же касается мужчин, один высокий и бритоголовый, у другого – длинные белые дреды длиной до пояса. А вот последний выглядел вполне привычно, не считая голубой кожи. Или… он должен был выглядеть привычно. Шатен, лицо простецкое. Не высокий и не низкий, не красавец и не урод, но что-то в нем все равно отвлекало взгляд от его соратников. Широкая посадка, высокомерно вздернутый подбородок? По неясной причине Кора с Новой были уверены, что это капитан – тот, кто сообщил божьему металлу форму осы и доставил его сюда. Он – кузнец.

Из всех талантов Мезартима – а их было не сосчитать, новые мутации постоянно появлялись в непрерывно растущем индексе магов – один дар считался первоклассным. Все рожденные в мире Мезарета обладали бездействующей способностью, которая пробуждалась при прикосновении к божьему металлу – или мезартиуму, как они называли редкий голубой элемент. Но среди миллионов только горстка владела первоклассным талантом: манипулировать самим божьим металлом. Этих уникумов называли кузнецами, поскольку они могли обрабатывать мезартиум, как обыкновенные кузнецы обрабатывали обыкновенные металлы, хотя и не использовали для этого огонь, наковальни и молоты – только свой разум. Мезартим – самое сложное вещество, известное миру. Оно абсолютно невосприимчиво к повреждениям, плавлению или обтравке кислотой. Его даже поцарапать невозможно. Но разуму кузнеца оно поддавалось с бесконечной легкостью и реагировало на мысленные приказы. Они могли добывать, лепить, пробуждать его удивительные свойства. Могли строить из него, летать в нем, контактировать с ним, как с чем-то живым.

Это дар, о котором мечтали дети, играя в Мезартим в деревне, и он единственный, о ком они шептались сейчас, раскрасневшиеся и нетерпеливые, обсуждая, каким будет их собственный корабль, когда они получат приказ: крылатые акулы и воздушные змеи, металлические ящеры, демоны и скаты. Некоторые называли менее опасных существ: певчих птиц, стрекоз и русалок. Аоки, один из маленьких сводных братьев Коры с Новой, заявил, что его корабль принял бы форму задницы.

– А двери будут дырой, – пропищал он, указывая себе на зад.

– Милостивая Такра, не дай Аоки стать кузнецом, – прошептала Кора, ссылаясь на искательницу-серафима, которой они молились в маленькой церкви в скале.

Нова подавила смешок.

– Только представь, какой бы страх нагонял военный корабль в форме задницы! Может, я позаимствую его идею, если окажусь кузнецом.

– Ну уж нет, – возразила Кора. – Наш корабль будет в форме уула, в память о любимом доме.

На сей раз их смех вышел недостаточно приглушенным и привлек внимание отца. Одним взглядом он заставил сестер замолчать. Это у него хорошо получалось. По их мнению, таким и должен был быть его дар: убийца веселья, враг смеха. Но при проверке их отец оказался стихийником. Он мог обращать предметы в лед, что тоже ему подходило. Но его сила была слабой, как у Скойе и всех остальных в Риеве, а если говорить откровенно, почти как у всех в этом мире. Могущественные дары встречались редко. Поэтому слуги отправлялись на поиски, как сейчас, и испытывали людей повсюду, нащупывая иголки в стоге сена, чтобы приобщить их к имперским рядам.

Кора с Новой знали, что они и есть эти иголки. Иначе и быть не может.

Их радость померкла, но не из-за взгляда отца, а слуг, пока те осматривали собравшихся женщин… и принюхивались к ним. Их лица выдавали отвращение. Один пробормотал что-то другому, и его ответный смех был резким, как кашель. Кора с Новой их не винили. Вонь была страшной даже для тех, кто к ней привык. Каково же тем, кто не имел дела с уулами, тем, кому никогда не приходилось потрошить или свежевать? Сестрам было физически больно находиться среди этой омерзительной толпы и знать, что для гостей они такие же невыразительные, как и все. Обе с отчаянием повторяли в голове одну и ту же просьбу. Девушки не знали, что сосредоточились на одной и той же мысли в один и тот же момент, но это бы их не удивило.

«Заметьте нас, – молили они Мезартим. – Заметьте нас».

И тогда, как если бы эта фраза была сказана вслух, как если бы была проскандирована, один из четырех оборвал себя на середине фразы и посмотрел прямо на них.

Сестры оцепенели, сцепившись огрубевшими от ножей пальцами, и съежились под его взглядом. На них обратил внимание высокий слуга с бритой голубой макушкой. Он их услышал. Должно быть, он телепат. Его взгляд впился в девушек и… влился в их разумы. Они чувствовали его подобно дуновению ветра, колышущего траву, подвижного и всевидящего, как они того и хотели. А затем слуга шепнул что-то женщине, которая, в свою очередь, обратилась к Шергешу.

Деревенский староста недовольно поджал губы.

– Может, сперва мальчиков… – отважился предложить он, но женщина строго перебила:

– Нет. Среди вас есть наследницы слуги. Их мы и испытаем первыми.

Посему Кору с Новой проводили на корабль в форме осы, и дверь за ними исчезла.

Сарай жила и дышала кошмарами с тех пор, как ей исполнилось шесть. Четыре тысячи ночей она изучала пейзажи сновидений Плача, став свидетелем и создателем разных ужасов. Она – Муза ночных кошмаров. Ее сотня стражей-мотыльков приземлялась на каждый лоб. Ни один мужчина, женщина или ребенок не могли от нее укрыться. Сарай знала их позоры и агонии, печали и страхи, и думала… верила… что знала каждый ужас, и ее уже ничем не удивить.

Это было до того, как ей пришлось сидеть на коленях посреди сада цитадели и готовить собственное тело к кремации.

Несчастное, изувеченное. Оно лежало среди белых лепестков, прекрасное и насыщенное оттенками – голубая кожа, розовая сорочка, каштановые волосы, алая кровь.

На протяжении семнадцати лет это тело было ею. Эти ноги наматывали по цитадели нескончаемые беспокойные круги. Эти губы расцветали в улыбке, выкрикивали мотыльков в небо и пили дождевую воду из чеканных серебряных кубков. Все, что подразумевало Сарай, связано с плотью и костями перед ней. Или так было раньше. Теперь ее вырвали, освежевали смертью, и это тело стало… чем? Оболочкой. Артефактом ее прерванной жизни. И вскоре его сожгут.