– Он что – сразу явился перед тобой в бею? ? Надеюсь, конь, на котором он прискакал, тоже был белым с золотой гривой?

– А вот коня и не было, – тихо продолжила мама. – Был белый мундир, испачканный зеленью. И грязные коленки. Потому что вечером был дождь, и, пока он выползал, то извазюкался основательно…

– Выползал? – в негодовании перебила я ее. – Откуда? Из норы? Он что, к тому же еще и подземный житель? Князь сусликов, байбаков и прочей норной живности?

– Из кустов он вылезал. Из терновника. Знаешь, бывают такие огромные кусты – как курган.

– Не видела ни разу.

– Эх, городская ты моя девочка… Терн – это такой кустарник. Ягоды на нем растут. Похожие на сливу. Только маленькие и кислые. Никому он не нужен, поэтому разрастается такой шапкой…

– Он американский? – припоминая, уточнила я. – Точно, читала такую американскую сказку, там братец Кролик, кажется, все время просил братца Лиса: «Что хочешь со мной делай, только не бросай в терновый куст!» А потом оказалось, что Кролик как раз там и живет.

– Не думаю, что терновник такой уж американский, – засомневалась мама. – Сколько помню, у нас по степи всю жизнь заросли этого терна росли. Колючие и непролазные.

– Видно, для кого как! Наш-то князь-молодец умудрился, по твоим словам, как-то пролезть?

– Он – да. Он вообще был очень настойчивым. Целеустремленным, Ты вся в него. И не забывай, там все-таки есть проходы. То ли твои американские кролики их делают, то ли наши отечественные зайцы. То ли просто местные хуторские собаки. Но ходы есть, я потом смотрела. Узенькие такие, низкие. Как норы в зеленом холме. И как он умудрился еще относительно чистым вылезти?

– А залезать-то ему туда зачем было? Да еще в белом мундире?

– Потому я и не хотела тебе эту историю рассказывать. Потому что чушь получается. Небылица. И куда нелепее, чем сказка про капитана дальнего плавания…

– Не томи, – попросила я.

– А вот сама не знаю, откуда он там взялся! – наконец решилась мама открыть мне страшную тайну. – Сам он объяснял, что появился прямо там, в самой чащобе. И даже решил повернуть назад. Но любопытство одолело: что там, за кустами. Изнутри же видно, что они не сплошные, небо проглядывает, опять же норы… Ну и полез. И прямо в мои объятия.

– Это как же так? – не поверила я. – Ты ж у нас такая неприступная! Никогда ни с кем. А его – сразу в объятия?

– Любовь, Наташенька, страшная штука, – потупясь почти как на свадебной фотографии, сообщила мне мама. – Не знаю, как оно получилось. Слышу – хрустит. Вижу – вылезает. Чумазый, красивый, эполеты на солнце сияют золотом. Смотрит на меня снизу вверх. Взгляд такой – непередаваемый. И удивление, и восхищение, и восторг. Может, он тем восторгался, что вылез все-таки, но я – то на свой счет приняла. Подбежала помочь подняться, отряхнуться и сама не заметила, как я уже в его объятиях и он меня целует. А я – его…

– А теперь – стоп. Про жаркие поцелуи потом. Давай кинопленку назад отмотаем. Что там было про появление в чащобе?

– Он вошел в терновник через калитку.

– Опа, новость! Что за калитка такая в середине куста?

– Точно была калитка. Я ж тебе говорю – лазила потом, во всем удостоверилась. Обыкновенная деревенская калитка. Из горбыля. Старая очень, вся трухлявая. И веревки, на которых она держалась на своем столбике, тоже разлохмаченные, полуистлевшие. А ну на ветру, на непогоде простоять чуть не сто лет! Странно, что она вообще еще держалась. Веня, твой папа, говорил, что эту калитку еще его прадед поставил.

– Хорошо, калитка, – нетерпеливо прервала ее я. – А за калиткой-то что?

– Ничего, – удивленно пожала плечами мама, – Терновник и терновник. Мне ж туда ходу не было!

– Куда?! – простонала я. Своими путаными объяснениями она решила меня просто доканать!

– В его мир, – как ни в чем не бывало развела руками мама. – Я ведь туда за ним пройти не могла. Он звал. Он надеялся. Я послушно полезла вперед, за калитку, в этот бурелом. Только расцарапалась вся. А он… Он расстроился. Сказал: я сейчас. Полез через эту чертову калитку – и как в воздухе растворился. Исчез. Даже не попрощались. И сколько я ни ждала – больше не вернулся. Погиб. Не знаю как, но был бы жив – вернулся бы обязательно! Потому что я ему жена, и вообще. Любил он меня. И я его любила. И он погиб там, в своем мире. И мы даже не попрощались.

Мама плакала, уткнувшись в вафельное кухонное полотенце. Я сидела обескураженная.

– Как же так получается? Вылез – залез. В промежутке объятия и поцелуи. А фотографии откуда?

– Глупая ты, – улыбнулась мама сквозь слезы. – Между «вылез» и «залез» почти месяц прошел. Главный месяц моей жизни. Он очень хотел, чтобы все официально было. Он вообще очень по особенному относился к взаимоотношению между нашими мирами. Сам был чем-то вроде великого посольства. Потому и торжественно-церемониальный княжеский мундир надел, когда к нам выходить собрался. И наши отношения воспринимал очень серьезно. Хотел, чтобы они были оформлены как надо. Но в ЗАГС мы не могли пойти – у него же нашего паспорта не было. А в церкви обвенчаться удалось. И он сказал, что этого будет достаточно, – в их мире почти такие же церкви и почти такие же службы, так что брак будет считаться официальным. Княгиней меня называл.

– А я тогда получаюсь княжной, – скептически хмыкнула я.

– Вот видишь, какая невероятная история. – Мама промокала заплаканное лицо, рассеянно глядя на угол комода и наверняка не замечая его. – Я же говорила – ты не поверишь…

– А я говорила, что проверю, – отмахнулась я и потянулась к телефону.

– Как же ты проверять будешь? – неуверенно поинтересовалась мама, следя за моими манипуляциями с телефонным диском.

– Обыкновенно. Поеду в твою Калиновку.

– Куда? – поразилась мама. – И что ты там делать будешь? И на какие деньги поедешь?

– Продам свои дамские часики.

– Часики? – Мама с сомнением глянула на мою руку, сжимавшую телефонную трубку.

Ее сомнения можно было понять. Даже продав по максимально выгодной цене будильник, тикающий у меня на запястье, денег можно наскрести разве только на поездку в маршрутном такси. Да и то в один конец.

– Свои дамские часики, – подтвердила я – Каждый часик – сто долларов.

– Ты это… серьезно?.. – У мамы не было слов от возмущения.

– Шучу, – поторопилась я спасти ее от инфаркта. – У Пашки займу.

Я вслушивалась в длинные гудки – он что-то долго не подходит.

– У Пашки? – не поверила мама. – Откуда у Пашки деньги? У лоботряса этого. Он же только в свои компьютерные игры стрелять умеет. Мать его жаловалась – ни образования, ни профессии…

– Ты отстала от жизни. Пашка через Интернет в каких-то западных рекламных фирмах по двести долларов в месяц заколачивает. Они ему сюда чеки высылают.