– Ну да. – Барменша на секунду отвернулась – слишком медленно, чтобы Стас посмотрел на ее грудь, – к прилавку за ее спиной, где уже ждали заказанные Стасом кофе и стейк.

Стас наконец мог последовать примеру дальнобойщиков и внимательно изучить содержимое тарелки.

– У тебя потрепанный видок, – проворковала барменша. И Стас, подняв глаза, обнаружил, что та водрузила на стол оба локтя и, положив на сложенные ладони подбородок, с интересом разглядывала Стаса. В этом взгляде уже не осталось ни жеманности, ни наигранности, только четко читающееся намерение. – Если тебе негде передохнуть, – понизив голос, предложила барменша, – могу сдать тебе до полудня половину своей кровати.

– Э… – Стас сделал обжигающий глоток кофе и только тогда ответил: – Знаете… я не спал почти двое суток и могу вырубиться в любую минуту. Не думаю, что окажусь достаточно…

– Давай я об этом позабочусь, – покачала головой барменша и, выудив откуда-то из-под стойки ключ, положила его на стойку перед Стасом. – Допивай кофе и вали из бара. Как выйдешь, обойди здание слева. Там лестница на второй этаж, дверь одна, не перепутаешь.

Не стоит этого делать, подумал Стас и взял ключ. Кофе, кстати, был дерьмовый.

Ливень оказался не только обжигающе холодным, но и стремительным. Когда Стас вышел из бара, в воздухе стоял приятный запах свежести.

За углом свет окружающих барную стоянку фонарей словно отрезало, и Стас вновь вспомнил об окраине Периферии. Пришлось остановиться. Неожиданно накатила тошнота. Стас согнулся, упер руки в колени и крепко зажмурился. Дождь тут же намочил его затылок и голую шею, которые теперь не прикрывались широкими полями шляпы. Это помогло, ледяная пыль охладила голову, и Стас смог снова встать во весь рост. Не сегодня, упрямо подумал он. Не желаю думать об этом сегодня, не этим гребаным утром. Он решительно зашагал в обход здания, нашел лестницу, поднялся на второй этаж и открыл единственную ведущую с внешней площадки дверь.

После того как «нечистые» заболевания стали проникать за стены и оцепления, практически вся Периферия перешла на такие вот внешние, прилепившиеся к стенам домов лестницы. Что касается внутренних, то их либо намертво заложили, либо перестроили под часть квартир. Причина проста: недолюбливающие света «зараженные», все эти бедолаги, превращенные болезнью в упырей, ликантропов, тануки и неспособные бороться с голодом, зачастую прятались именно на внутренних лестницах домов. В основном, конечно, многоквартирных. Но если квартира находится над баром, то ловкой нелюди не представляет проблем пробраться и туда. Они ждали, изнывая от голода, сидя в темноте подъездов, и нападали на первого, кто подворачивался под клыки. Наверное, таким был и… Стоп!

Стас огляделся, стоя на пороге. Квартира была из так называемых малогабаритных студий. Межкомнатные стены были снесены, так что в одном углу примостилась кухня, в другом – душевая кабина, а у стены, лишенной окон, стояла кровать, которую масштабировали в расчете на небольшую оргию, надо полагать. Разумеется, все четыре окна были забраны частыми решетками. Стас усмехнулся, заметив, что над дверью и окнами висит несколько кустарного вида артефактов, что, впрочем, не мешало стандартному пульту тревожной сигнализации висеть на стене рядом с кроватью. Ну да, береженого бог бережет.

Кровать была самым роскошным украшением квартиры-студии. Стены были не обклеены и представляли собой голую кирпичную кладку. Кухонная мебель казалась заметно старее самих кирпичей, а высокий гардероб из некрашеной сосны был вроде как и вовсе лишним. Что-то вроде непрошеного гостя. Любовью к порядку хозяйка тоже не отличалась. На полу валялась какая-то одежда, белье пастельного цвета, непонятные коробки. Под одним из окон опасно накренилась стопка книг в мягких обложках. Раковина была полна немытой посуды. Там же, в кухонном закутке, стоял холодильник со скругленными углами и огромной ручкой… Что-то из прошлого, из армейского, кажется.

Этим воспоминаниям Стас не препятствовал. Решил, что это будет приемлемым компромиссом.

Это было непростое, но славное время. Молодые курсанты, будущие офицеры Военно-морской академии, гардемарины. У них был комплект парадной формы и два – повседневной. Огромная казарма на двести коек и примерно такой же, как в этой неухоженной квартире, холодильник. Он не работал, и его использовали для хранения батальонной документации. Типа несгораемого шкафа. Славный парень капрал Ленц соорудил для холодильника петли и раздобыл где-то тяжелый амбарный замок. Только последний идиот не смог бы такой открыть, на что и рассчитывалось. Через четыре года, за год до того момента, как они должны были получить офицерские звезды, случился банковский крах на Уолл-стрит, потянувший за собой общемировой экономический кризис, а затем и войну. Их академию, кажется, расформировали, впрочем, Стаса там уже не было. По миру катили кровожадными асфальтовыми катками гражданские войны, целые регионы вымирали в голодных корчах. Обжитое человеком пространство принялось делиться, как клетки рака, так же стремительно и пагубно, на мелкие и недолговечные государственные образования. Никто и теперь не знает, где был очаг инфекции, но уж метастазы-то прошлись по всему организму цивилизации. Капрала Ленца застрелили во время одной из политических демонстраций. Бар «Мертвый Чау-Чау» сожгли дотла. А приемный отец Стаса, Анатоль Бекчетов, потомственный русский дворянин, вернувшись по экстренному вызову из очередной экспедиции, обнаружил себя банкротом… Впрочем, все это было давно.

Стас сделал шаг в комнату, потом остановился, помедлил, думая, стоит ли разуться, вспомнил про дождь и стянул с ног ботинки. Он прошел к кровати, аккуратно переступая через разбросанные вещи, сел. Невольно усмехнулся: под покрывалами скрывался водяной матрас. Гигантских размеров водяной матрас. Просто океанариум. В нем запросто можно было содержать пару дельфинов. Если бы они, конечно, не вымерли к тому времени.

Дверь с легким шепотом открылась, и хозяйка квартиры переступила через порог. Красиво переступила. Красивая хозяйка. Свитер, видимо, остался в баре, и теперь женщина была только в длинном бежевом платье. Она, не глядя под ноги, прошла на середину комнаты, посмотрела на Стаса, огляделась и, пожав плечами, – дескать, что там тянуть, – легко скинула платье. Оно скользнуло маслянистой волной по телу и бесшумно упало на пол. У хозяйки бара оказались прекрасные сильные ноги, высокая крупная грудь и непослушные белые волосы, упрямо живучие, несмотря на всю химию, которой их пропитали. Живот был мягковат, а когда она медленно повернулась и пошла к душевой кабинке, то Стас увидел, что и зад ее не так тверд, как могло показаться. И все-таки она была чертовски красива. Невероятной, завораживающей красотой, настолько хрупкой, что напоминала о бабьем лете, о последних теплых днях, о том, что не сегодня, так завтра лужи начнут покрываться льдом, а трава и не успевшие облететь листья – инеем. Настоящая красота, которую от искусственной отличает только то, что она смертна, преходяща, тонка, как перекаленное лезвие: оно может разрубить шелк и сломаться, столкнувшись с горстью обыкновенных спичек.

– Так ты мне не расскажешь, что стряслось с тобой этой ночью? – подойдя к душевой кабинке и не оглядываясь, спросила хозяйка. – Знаешь, именно во время таких встреч и выкладывают все сокровенное. Потому что завтра ты уедешь, а я останусь. Мы никогда не встретимся, и, заметь, я даже не спросила твоего имени. И своего говорить не намерена.