– Однако?.. – полюбопытствовал капитан, подняв в недоумении брови. Ему казалось странным и нелепым, что человек семейный, состоятельный, предпочитает жить вблизи экватора, а не в родных французских палестинах. Тем более, что в этих палестинах так спокойно, а здесь… Взглянув на городскую окраину, затянутую сизыми дымами, он попытался представить, чем занимался бы сам, имея коттедж в двенадцать комнат где-нибудь в Нормандии либо в Швейцарии, под Берном или Цюрихом. Разводил бы розы? Стрелял по тарелкам? Или выпиливал лобзиком из фанеры?

Лябурш вздохнул, тоже покосился на дымные тучи да бетонные развалины и произнес:

– Африка, сказка… Манит, чарует и притягивает… Вы давно здесь, капитан?

– Три года.

– Не ощутили ее очарования?

Керк прищурился.

– Вы что имеете ввиду? Слонов, гиен, арабских террористов или ангольских партизан?

– Отнюдь. Я говорю об этом небе, о могучих реках, о пустынях и горах, об этих пространствах, необозримых, как Вселенная. – Лябурш развел руками, словно пытаясь обнять саванну. – Африка, девственный континент! В Европе такого не увидишь.

Капитан хмыкнул, но не ответил ничего. Он не разделял тоску Лябурша по необозримым пространствам, ибо на родине капитана они имелись в таком количестве, что Африка, а заодно и Австралия с Южной Америкой, могли спокойно отдыхать. Все там было, на этой самой родине – могучие реки, высокие горы, пустыни и степи, леса, озера и моря; и было в таком изобилии, что никто не мог сообразить, как по-хозяйски распорядиться всем этим богатством.

Богатство! Будто подслушав мысли капитана, Лябурш заговорил о нем.

– Заир, страна сокровищ… Фрукты, кофе, каучук… кобальт, олово, цинк, уран, железная руда… В Катанге – медь и марганец, в Касаи – алмазы… Треть мировой добычи, если не больше! Уехать отсюда? – Он покачал головой, вздохнул. – Как уедешь! Жена говорит…

Но Керк не узнал, что говорит жена Лябурша – канонада вдруг прекратилась, и из дымных туч на городской окраине стали вываливаться маленькие темные фигурки. Пронзительно заверещала рация, Керк метнулся к командирской машине и крикнул уже на бегу:

– Домой! Уезжайте домой, мсье Лябурш! Домой, и в подвал! Когда стреляют, лучше подвала места нет.

Рация рявкнула голосом Харриса:

– Гепард-один! Я Пума! Докладывай, КК!

– Пехота силой до двух батальонов. Тяжелой техники не наблюдаю. На шоссе – передвижные ракетные установки и пулеметы… – Керк вскинул бинокль к глазам, – …более десяти машин. Пока не движутся. Дистанция – триста восемьдесят метров.

– Сообщение от Ягуара. Первое: папаша Секо на аэродроме, его самолет готовят к вылету. Второе: Альянс вытеснил противника из города. Часть уходит за реку, часть – на юг, в вашем направлении. Нужна поддержка, Гепард-один?

Керк снова оглядел колонну из десяти-двенадцати джипов и бронемашин, цепь фигурок с автоматами и буркнул:

– Справлюсь. Держите фланги, Пума.

В его распоряжении были три десантные роты, двести человек, бойцы надежные и опытные. Еще столько же прикрывали поселок с востока и запада, а в тылу, где находился командный пункт Харриса, стояла вспомогательная часть, «крысы» майора Кренны. Однако на их помощь Керк не полагался, ибо гепарды с крысюками не дружат.

Впрочем, помощь была не нужна. Отступающих – не больше семисот, три к одному, как и положено в оборонительном сражении; кроме того, вдруг и сражения не будет? Саванна широка! Обойдут поселок и двинутся к югу, в Кисангулу и Мадимбу, или восточнее, в Кинси…[4]

Керк не успел додумать эту мысль, как его лейтенант, тоже вскинувший бинокль, чертыхнулся.

– А вот и парни Кабиле… Видишь, командир? Колонна справа… отсекают с восточного направления…

– Вижу. Вижу, чтоб мне в Хель провалиться! – пробормотал капитан и потянулся к рации.

В саванну, восточнее поселка, торопливо выдвигались несколько сотен солдат, темнокожие здоровяки в выгоревшей под тропическим солнцем зеленой форме. Подразделение, вероятно, было свежим, не побывавшим в бою – шли быстро, энергично, тащили пулеметы, гнали лошадей с зарядными ящиками, грозили мобутовским бойцам оружием и кулаками. Смысл этого маневра был понятен: взять беглецов в мешок, отрезать от саванны, загнать и без хлопот освежевать. Причем чужими руками, подумал Керк, разглядывая отступающих в бинокль. Теперь им оставались две дороги: пяток километров на запад и с обрыва – в реку,[5]или по шоссе на юг, под пули Легиона.

Керк щелкнул переключателем рации.

– Гепард вызывает алых и желтых. Как слышите? Прием.

– Волк-один на связи, – отозвался Деннис, командир роты «эй». За ним откликнулся «гиена» Марк Росетти.

– Гонят к нам, – сказал капитан. Флегматик Деннис промолчал, Росетти витиевато выругался на итальянском. С итальянским у Керка были проблемы, но все же удалось поймать отдельные слова, «осел» и «задница». Еще упоминался Кабиле, но капитан не понял, кому принадлежала задница, ослу или лидеру Альянса.

– Буду держать дорогу, – произнес он, глядя, как «лендровер» Лябурша скрывается за деревьями. – Машины – мои, ваше дело – пехота. Начнем по моему сигналу. Договорились?

Деннис неразборчиво буркнул «йес», потом добавил: «Опять пачкаться придется» – и отключился. Росетти, мешая французский и итальянский, пропел куплет неплохо поставленным баритоном. Смысл сводился к тому, что белый петушок всегда готов потрахать черных курочек.

– Отвечай по уставу, клоун! – прорычал Керк и, дождавшись подтверждения, кивнул лейтенанту: – На правый фланг, Свенсон. Джипы берем в перекрестный огонь. Стрелять по моей команде, после предупредительных сигналов.

Покинув шоссе, он быстро зашагал к отрытым неподалеку окопам, где уже разместился Зейдель со своими людьми. Окопы были мелкими, до середины бедра, рассчитанными на стрельбу с колена или в позиции лежа. Прокаленная солнцем почва саванны твердостью не уступала камню, а корни выгоревших трав тянулись в ней как будто до самого центра Земли. Керк не стал изнурять солдат работой. Конечно, глубокий окоп всегда предпочтительней мелкого, но если у бойцов потом трясутся руки, разница между окопом и могилой незаметна.

Капитан спрыгнул вниз, втянул носом воздух, поморщился. От комьев земли, уложенных в невысокий бруствер, шел сладковатый непривычный запах. Земля, знакомая капитану, пахла иначе – свежестью, влагой, кислинкой от трав, незабываемым, памятным с детства ароматом. И цвет ее был черным или бурым, а у этой – рыжий, словно у битого кирпича.