И почему матери так не везет с мужиками?..

Так вот, он хватает еду из кастрюль. Я знаю это, потому что ни разу не видел, чтобы он, когда матери нет, помыл хоть одну вилку. А жратвы на сковородках и в кастрюлях становится меньше. А еще он, когда только поселился, по шкафам лазил. Я же по памяти знаю, как какой шкаф у нас скрипит. Он думал, раз у меня телик орет, то я ничего не слышу. Ага, спасибо папашке-математику за подаренную память. Мне стоило один разок на книжные полки после него взглянуть — я сразу замечал, где он рылся и что переставлял. Нет, он не тырил из дому ничего, но вел себя как сопляк, что по ложке ворует у бабушки варенье, а потом доливает в банку кипяток. Словно ему жалеет кто-то...

Мать же и так знает, что он ни хрена толком не работает. Походит куда-то месяца два, и опять за свое: «устал», «не ценят» — всякая херня, одним словом... А как узнал, что я трубками палеными занимаюсь, так аж заколотило всего. Мне он прямо сказать боится — знает, что пошлю в пень, — так он матери выговаривает. Нашему Сереже, видите ли, неловко с преступником под одной крышей находиться! Он, видите ли, не собирается меня из колонии вытаскивать!

Будто его кто-то просит! Себя бы сначала вытащил, а то только и умеет, что через кухонную дверь подглядывать. Когда ко мне Светка из девятого класса заходила... Ну, мы с ней там лизались немножко — пойти-то некуда, — так Сережа подсматривал. Светка тоже тогда заметила, говорит: «Ему что, матери твоей не хватает? Может, я ему трусы подарю?»

Я его даже по имени называть не хочу — просто хахаль. Потому что если по имени звать, то непонятно, то ли на «вы» и с приставкой «дядя», то ли просто Сережа, как предыдущий...

Но предыдущий, тоже Сережа, еще хуже был, хотя мамка с ним почти два года валандалась. Нет, меня он не трогал, хотя иногда, типа, воспитывать пытался. Это когда мы с матерью из-за интернет-кафе цапались, она просила его на меня повлиять. Смешно просто, что он мне сделает? Несколько раз за руку хватал, оттащит в сторону и несет какую-то муть. Драться с ним, что ли? Предыдущий Сережа был здоровее нынешнего, хотя и я мелкий еще был.

Сядет — и давай тихонько «лечить». Мол, как не стыдно, мама на тебя столько сил тратит — и репетиторы, и секцию, какую только пожелаешь, и телик тебе купили, и кресло, и води, кого хочешь, но надо же быть разумным...

А сам-то — «разумный», блин! Очень мне приятно было зубы чистить после того, как он в раковину по-маленькому ходил! Я матери, конечно, ничего не сказал, но волосы-то видел. А что я ей доказать смогу? Сережа думал, что раз он в автосервисе крутое бабло снимает, то ему можно нами вертеть, как он хочет. Мать ему сказала, чтобы он меня с собой на станцию взял, будто бы я к технике тянусь, и, дескать, если из школы попрут, так он хоть в слесаря пристроит.

Ну, я пошел, почему бы и нет? Всяко лучше, чем в классе торчать. Мне эти училки уже поперек горла стояли! Там ничего, на станции, сначала даже интересно показалось. Сережа там не самый главный, мастером на кузовных был. Поглядел я, как он «работает», — охренеть можно! Полсмены вчетвером «козла » забивают, и пиво хлещут, а пацаны чуть старше меня под машинами с «болгарками» херачат! Ну, это понятно: учеба через практику, без вопросов. А потом я послушал, как наш Сережа о клиентах говорит, и подумал: «Ах ты, чмошник, ты еще меня учить будешь, что нехорошо в клубе по ночам приторговывать!»

Я тогда уже договорился с теми ребятами, которые Интернет держат, что буду шоколадки приносить, ну там орешки всякие и пиво. Народ часами играет, отрываться некогда, а жрать-то хочется. Ну, я не наглел — на карман хватало, с девчонками погулять, на кассеты, все такое... Сережа, как увидел у меня коробку со «Сникерсами», матери вложил, что я торгую, и они разом на меня напустились. Учиться надо, высшее получать, спецуху серьезную и всякую такую лабуду хором понесли, будто я дебил какой...

Орать-то зачем? Бот никогда не пойму, чего они вечно все орать начинают? Если у кого нервы не в порядке, так в первую очередь у меня, от их крика... Я тогда матери, на пальцах, сто первый раз сказал, что буду жить так, как я хочу.

— Захочу — вообще не пойду в школу, — сказал я, — Чего ты бесишься? Я же не прошу за меня в армию идти, сам разберусь как-нибудь! Видал я ваше образование, я лучше на рынке торговать буду.

Меня уже тогда пацаны звали, на трубки расшитые...

А Сережа харю умную скорчил и говорит:

— Если Бог ума не дал, чтобы в институт поступить, так хоть руками учись работать. Рабочие профессии еще круче ценятся, иди к нам, на станцию. Только, если уж пойдешь, назад тебе путь один — в тюрягу! Кулаками махать да пиво разносить каждый дурак может!

— Сил моих нет, — мать кричит опять. — Третью школу меняем, нигде не держится! Инспекторша по несовершеннолетним приходила, на учет ставить будут...

Ну, я тогда не сдержался и Сереже выдал.

— Насмотрелся я, — говорю, — как вы там «пашете». Вы каждого человека, кто без блата к вам тачку пригнал, за лоха держите, дерьмо всякое впариваете, запчасти старые подсовываете! Это и есть честная работа, что ли?

Разосрались мы тогда с матерью капитально, а Сережа на меня рукой махнул. Я все равно почти каждую ночь в клуб убегал играть, а потом, вместо уроков, в зале отсыпался. Ну, мне тогда пацаны уже ключ от зала доверяли, я им пивка принесу или трубку подешевле устрою — вот и скорефанились.

Потом прежний «воспитатель» куда-то делся, и почти год мы жили вдвоем. Нормально жили, ругались, правда, но никто мне мозги больше не компостировал.

Мать, когда узнала, что я школу прогуливаю, сказала так:

— Я тебя, синьор Помидор, обязана до восемнадцати лет тянуть, а на большее не рассчитывай! От армии отмазывать не буду, даже не надейся, загремишь как миленький. А к завучу я ходить устала, как на работу туда являюсь. Если они тебя убедить не могут, что надо учиться, то чего хотеть от меня?

— А они говорят, что на ребенка семья должна воздействовать! — отвечаю. — Вот ты семья, ты и воздействуй!

— Ты вылетишь из девятого! — тут она, как всегда, начала кричать.

Я ей сто раз говорил, что на детей орать нельзя, они от этого только злее становятся.

— Ну и вылечу, — говорю. — Работать пойду, тебе-то что?

— Я же не чужая тебе! — снова кричит. — Ты мне благодарен, должен быть, пою и кормлю здорового борова!!

Ну, тут я опять не выдержал... Некрасиво, конечно, получилось, потом прощения просил, а она поплакала маленько.

— Тебя, — говорю, — никто меня рожать не заставлял. Сама говорила, что математику не доверяла. Знала, что он не женится на тебе, что у него своя семья есть! Хотела же ребенка для себя родить, вот и радуйся. Я тебе ничего не должен, а если так уж сильно обжираю, давай отдельно жить. Выдели мне комнату, я на себя сам заработаю!..

Ну, комнату мне, конечно, никто не выделил — я же еще паспорт тогда не получил, и запрещается у нас жилье в четырнадцать лет давать. Потом мы помирились. Потому что я на нее долго злиться не могу, да и мать на меня тоже не может. Не сказать, что она рукой махнула, но про школу больше не заговаривала. Уже не спорила, когда у меня ребята в комнате собирались, и почти не ругалась, что куревом пахнет. Я тогда со Светкой ходил, она хоть и дура, но отличница, и мать считала, что она на меня положительно воздействует.