неё. Подружка что-то бормочет.

Вскоре появляется мой отец – вероятно, это ему звонили с моего телефона. Меня поднимают, взгляд снова падает на кровать, и в глаза бросается красное пятно посередине. Я готов поклясться, что его буквально только что ещё не было. Его не было!

Отец подходит ко мне и сильно бьёт по лицу. Неожиданный удар сразу отрезвляет. Я начинаю слышать и понимать разговоры. Меня обвиняют в том, что я обманом напоил и лишил невинности скромную девочку из мусульманской семьи, опорочил её при всех, сломал ей жизнь.

Я пытаюсь сказать отцу, что это неправда, что я неё не был первым и что это какая-то ошибка. Но отец очень взволнован, ему нехорошо, он и слушать меня не хочет. Я повторяю вновь и вновь, что этого не может быть, что я не дурак и могу отличить девственницу. За что я получаю ещё одну пощёчину и ощущаю во рту привкус крови.

Абсолютная уверенность в своей правоте и болезненная реакция на несправедливость заставляет меня стоять на своём. Я снова и снова требую, чтобы мы немедленно поехали с Лейлой в больницу, чтобы её осмотрел врач и подтвердил или опроверг мои слова. Но папа шипит:

- Ты совсем сошёл с ума, опозорил меня и нашу семью! Нам теперь от этого вовек не отмыться.

- Но папа…

Я знаю, что такое позор и боюсь этого не меньше, чем отец. Но в то же время я пытаюсь, как могу, отстоять свою честь.

- Заткнись и дай мне возможность как-то уладить инцидент! – заявляет безапелляционно.

Я абсолютно доверяю отцу и уверен: он знает, что нужно делать. Не сомневаюсь, что он защитит меня и сгладит это недоразумение. Я только не понимаю, почему он не настаивает на осмотре врача, ведь это автоматически сняло бы с меня главное обвинение.

В ответ на папины слова мужик продолжает кричать.

- Всё, я вызываю полицию! Моя дочь несовершеннолетняя! Этот подонок её изнасиловал! Не надейся, что это сойдёт ему с рук! Я позабочусь, чтобы его посадили!

Перспектива оказаться за решёткой или даже предстать перед судом по обвинению в изнасиловании несовершеннолетней мне совсем не нравится. Она меня сама сюда привела!

- Лейла, пожалуйста, скажи своему отцу, что я тебя не заставлял! Это же была твоя инициатива! И ты сказала, что тебе уже восемнадцать!

Но девушка только плачет, опустив глаза в пол, и что-то бормочет, но я ничего не могу разобрать.

Спустя время приезжает дядя Ильяс и увозит меня домой. Всю дорогу он молчит. И лишь дома, втолкнув меня в мою комнату, говорит:

- Ну и кашу ты заварил, Шамиль. Молись, чтобы Халиду удалось с ними договориться. Иначе пойдёшь в тюрьму.

Когда дверь закрывается, на глаза наворачиваются слёзы. Реву как девчонка. Боюсь, что папа не договорится. Мужик производит впечатление совершенно невменяемого, а отец недавно вложил все средства в открытие клиники и ещё влез в долги. У нас нет денег, чтобы откупиться. С другой стороны, я возмущён, почему папа не поверил мне и не опроверг хотя бы часть обвинений. Наверняка тогда степень моей вины и скандал были бы намного меньше.

Всю ночь я не сплю. Прислушиваюсь к каждому шороху в доме. Мне кажется, что происходит что-то страшное, но откуда у меня такая уверенность – не понимаю.

---------------------------

[1] “Вышка” (сленг) - Высшая Мореходная Академия

Глава 2

Утром отец зовёт меня в свой кабинет.

- Шамиль, сядь и послушай меня, – его тон меня пугает, но приходится терпеть.

Я опускаюсь на стул напротив и готовлюсь к казни.

- Мне удалось уговорить семью Лейлы не писать заявление в полицию.

Выдыхаю комок, который мешал мне всю ночь дышать.

- Но мне пришлось отдать им деньги с твоего счёта, – продолжает отец. – А потому учиться за границу ты не поедешь.

- Как? Почему?

Я не готов к такому раскладу! Я столько лет готовился! Папа не может так меня наказать!

- Потому что на твоём счету больше нет денег. Или нужно было позволить этим неадекватам, – презрительно морщится, – засадить тебя за решётку?

- Папа, но я же…

- Это не обсуждается! – отец говорит спокойно, но будто разрезает воздух, и я понимаю, что решение окончательно. – Но это ещё не всё.

Он делает паузу, а я думаю, что мне уже всё равно. Хуже, чем распрощаться с мечтой всей моей жизни, ничего быть не может.

- За позор, который ты навлёк на всю нашу семью, ты будешь сурово наказан!

- Неужели может быть что-то ещё хуже? – пытаюсь огрызнуться.

- После получения аттестата ты покинешь мой дом и уйдёшь на все четыре стороны. Дальше твоя судьба меня не касается. Ты поставил под удар вс семью! Маме и детям, а также другим родственникам я запрещу с тобой общаться и помогать тебе. Возомнил себя взрослым? Вот и докажи, что ты не сопляк! Или твоей взрослости хватает только чтобы девкам в трусы залазить и семью позорить?

Папина угроза кажется неисполнимой. Как это – уйти на все четыре стороны? Куда я пойду? В конце концов, мы живём не в средневековье, в цивилизованном обществе, где принято о детях заботиться и помогать им встать на ноги, даже если они не очень достойны.

В душе у меня теплится надежда, что папа решил меня всего лишь припугнуть, что если я не буду нарываться и хорошо сдам экзамены, то он меня простит. С другой стороны, я отчётливо знаю, что раз он отдал семье Лейлы деньги, предназначенные мне на учёбу, то других у нас нет, а потому университет в Германии мне больше не светит. Но я надеюсь, что папа всё же не исполнит вторую часть своего наказания, не лишит меня своей поддержки, не выгонит из дома и не запретит родным общаться со мной.

Я себя убеждаю, что даже если теперь у нас нет денег на Европу, то врачом можно стать и в этой стране. Уговариваю себя, что это вовсе не конец света. Досадно, обидно, но пережить можно. И я переживу. Мой единственный шанс теперь – поступление в столичный медицинский университет на бюджет и получение стипендии. Мечтаю, что уеду, мне дадут общежитие в столице, я буду стараться учиться – и папа обязательно меня со временем простит.

Осознание этого заставляет