Дара посмотрела на нее: щеки девушки залились краской, губы дрожали, пальцы теребили выбившуюся из косы кудрявую рыжую прядку. Казалось, еще немного — и разревется. 

— Подумаешь! Пусть смеются, тебе жалко, что ли? — фыркнула Балсан и закатила глаза. — Еще ничего не случилось, а ты уже ноешь. Сидела бы дома, училась пироги печь. 

— Я умею печь пироги! Конечно, тебе-то легко говорить. Над тобой никто никогда не потешался, а если и начнут — пожалуешься толпе своих воздыхателей, они шутникам тумаков отвесят. 

— Ой все! Я не виновата, что тебе и пожаловаться некому.  

— Ах ты… вертихвостка! — крикнула Юмсун и смахнула первые слезинки. 

— Плакса, — парировала Балсан, демонстративно отворачиваясь. 

— Угомонитесь обе! — рявкнула Аюна и вопросительно посмотрела на Дару. 

Повисло напряженное молчание. Все ждали, когда Дара заговорит первой, а она переводила взгляд с одного лица на другое, ища поддержку, но видела лишь сомнения. Разве что неугомонная Аяна выглядела заинтересованной, другие же… 

Дара вздохнула. К такому она оказалась не готова, но предать мечту не могла. И тогда она решила, что отправится хоть к черту в пекло, а если друзья от нее отвернутся — пойдет одна. Лучше сгинуть в горах, чем прожить остаток жизни неудачницей. 

— Я понимаю, что для вас это неожиданно, — тихо сказала она, — и не имею права требовать, чтобы вы все бросили и пошли за мной. Знаю, будет непросто, но я верю, что если мы захотим, то справимся с чем угодно! Вместе нам любое дело по плечу. Давайте не будем спорить и тем более ссориться, просто скажите: вы со мной? 

— Конечно! — воскликнула Аяна. 

Другие молчали. Каждая секунда этой тишины казалась Даре осязаемо тяжелой, падала на плечи, пригибая к земле. Она не понимала, как теперь быть. Что она скажет Хайдару? Как после этого разговора сможет смотреть подругам в глаза? 

— Ладно, я пойду, — вздохнула Аюна. — Я как-никак охотник, лес знаю. Не могу вас бросить с голоду помирать. 

Аяна, ходившая в лес наравне с сестрой, насупилась, но смолчала. Немногословная Номин, все это время тихо размышлявшая о чем-то в своем углу, коротко сказала, что в деле. Наконец отозвалась Идама, самая давняя, самая близкая подруга, с которой они с детства были не разлей вода. В ожидании ее ответа Дара затаила дыхание. 

— Я пойду, если пойдет Балсан, — процедила Идама сквозь зубы, блеснув глазами из-под густой челки цвета воронова крыла. — Прости. 

Упомянутая красавица снисходительно усмехнулась. Эти двое делили внимание одного юноши, и если для Балсан он был всего лишь очередным из множества поклонников, то Идама имела на его счет далеко идущие планы, долго добивалась ответных чувств и не желала, чтобы ее усилия пошли прахом. 

— Не то чтобы я не хотела… — задумчиво протянула Балсан, как всегда, довольная всеобщим вниманием, — все лучше, чем выращивать этих глупых цыплят. Но не знаю, отпустят ли — родители не давали мне согласия покидать Цитадель. 

— Меня точно не пустят, — всхлипнула Юмсун, отец которой славился суровым характером. — И без того говорили, что выдумала глупость, а в экспедицию… Разве мы можем с таким делом справиться? 

Вновь воцарилась тишина. Шесть пар глаз вопросительно смотрели на Дару, а она вдруг поняла, что и впрямь не сможет. Что Хайдар был прав, и махать киркой может кто угодно, вот и она, едва научившись, возомнила о себе невесть что. 

— А мы сможем? — словно подслушав ее мысли, осторожно спросила Идама. — Может быть, они придумали такое испытание нарочно? Решили посмеяться над тобой? 

— Хайдар не стал бы так поступать, — ответила Дара, но на самом деле она уже не была в этом уверена. 

Хмуро глядя на отчитывавшего ее главреда, Лиза в который раз против воли отметила, что он похож на шмеля. Наверное, из-за телосложения — он был довольно высоким, полным и имел привычку сутулиться, отчего казалось, будто круглая голова, покрытая густыми, как шерсть, короткими волосами, растет прямо из плеч. Сходство усиливалось из-за его любви к объемным мохнатым свитерам и тембра голоса, гулкого и басовитого.   

— Ваша статья очень хорошая, — гудел главред, — познавательная. Мне в самом деле понравилось… 

— Так понравилось, что вы решили ее не выпускать, — язвительно отозвалась Лиза. 

— Да поймите вы наконец, у нашего журнала есть своя направленность! Какие шахты, какая Украина? Хотите, чтобы в обсуждениях разгорелся политический спор? Милая моя, у нас издание для женщин!  

— А я и написала про женщин. Про сильных, отважных, потрясающих женщин, которые, между прочим, совершили почти невозможное! При чем тут вообще политика? Или вы полагаете, что нашу аудиторию интересуют только гороскопы и реклама косметики и тряпок? 

Главред шумно вздохнул, извлек из кармана клетчатый носовой платок и промокнул лоб. Затем вновь воззрился на сидящую напротив сотрудницу. Взгляд его выражал страдание, будто это она разгромила в пух и прах его работу, а не наоборот. 

 — Я не вижу смысла продолжать спор. Вы же умная девушка, Лизавета, и сами все понимаете. Мы не можем размещать в журнале все подряд, даже если материал очень хорошо написан.  

— Все подряд? — вспылила Лиза, не замечая, что повышает голос на начальство. — Да это лучшая моя работа! И вы прекрасно это знаете. 

— Еще раз повторяю: статья хорошая. Только нам она, увы, не подходит. Может быть вам попробовать пристроить ее еще куда-нибудь? А в номер мы возьмем что-нибудь из запасов… Например, ту вашу, про десять причин, по которым вам надо быть вместе, или как там она называлась. Она давно своего часа дожидается.  

— И пристрою! — Лиза не стала напоминать, что и «десять причин» в свое время были главредом раскритикованы.  

Тогда было даже не обидно — она прекрасно понимала, что тот текст вышел слабым, банальным и, если уж совсем честно, довольно глупым. Но сейчас девушка едва не плакала от столь ужасной несправедливости. В этот раз она душу вложила в работу, перелопатила горы материала, потратила уйму времени, придумывая оригинальные и интересные вопросы для интервью. Она была уверена, что ее колонка станет лучшей в номере, а в результате…  

Лиза выскочила из кабинета, даже не дослушав, что главред говорил на прощание, и бросилась к выходу, провожаемая изумленным взглядом секретарши. С трудом сдержавшись и не хлопнув дверью, в коридоре она сбавила шаг. Щеки пылали. Нужно срочно успокоиться и привести себя в порядок — не хватало еще, чтобы весь коллектив обсуждал, как ее вызвали на ковер и едва не довели до слез.