коллеги из редакции добрались бы лишь к вечеру, город могли перекрыть. Холодный кокон снова обволакивал меня, как будто лишая воли и возможности выбора.

Я позвонила своим друзьям-фотокорреспондентам – Эдику Корниенко и Валере Мельникову. Мы вместе работали в Чечне на выборах. Эдик ехал из Ставрополя на «Газели» и обещал захватить меня по дороге. Я ждала его на трассе, туда же подъехал Валера. Салон «Газели» был загружен их фотоаппаратурой, рюкзаками, – водитель должен был находиться с Эдиком в Беслане и вместе с ним вернуться назад. Через два дня этот парень будет возить окровавленных заложников из школы в бесланскую больницу.

1 сентября, когда мы мчались по трассе «Кавказ», о захвате заложников в Беслане знали на всех постах. Сотрудники ГИБДД, останавливая машины, проверяли документы, заставляли регистрироваться водителя, но содержимым наших рюкзаков не интересовались. Около 17 часов мы подъехали к границе Кабардино-Балкарии и Северной Осетии. Здесь выстроилась длинная очередь из легковых машин, «Газелей» и КамАЗов. Пропускали медленно, за час мы продвинулись вперед лишь на несколько машин. Поэтому, когда два парня в гражданском подошли к водителю и сказали, что за 200 рублей проведут нас без очереди, мы согласились. «Полтинник сразу, остальное можно потом, – сказал один из них, добавив, что полтинник надо отдать на посту, остальное они берут себе. – Обычно цена меньше, просто сегодня вы же видите, какой день». О том, что на этом участке трассы дань с водителей за проезд давно стала бизнесом, я знала – не первый раз проезжала этот пост. Но в этот день цинизм нелегальных мытарей меня потряс.

Главарь боевиков Руслан «Полковник» Хучбаров в тренировочном лагере террористов в Ингушетии, кадр с видеозаписи с подготовкой теракта. Предположительно июнь 2004 года

Наша машина выехала из автомобильной очереди и тронулась за провожатыми. Один из них переговорил с сотрудником поста, и мы проехали за шлагбаум. Никто не заглянул в салон нашей машины, не проверил большие сумки и рюкзаки, да и паспортов не спросили. «Зарегистрируйтесь, – велел провожатый нашему водителю. – Быстрее только, и деньги давайте». Отдав оставшиеся 150 рублей, мы спросили, не закрыт ли Беслан. Парень быстро сориентировался: «Могу сопровождать прямо до Беслана, заплатите 1200 рублей. Нет? Ну езжайте сами. Там все закрыто, и вас все равно не пустят. Я же говорю вам, сегодня такой день, вы же слышали про заложников».

Мы отдали ему деньги. Парень сел в старенькую «девятку» и махнул рукой, велев нам ехать следом. Мы ехали со скоростью 100 км/ч и за все время пути увидели только две машины ГИБДД, выставленные у дороги, но нас они не останавливали. В Беслане дорогу частично перекрыли машины патрульно-постовой службы, но и они нас не остановили. Мы проехали прямо к зданию бесланского Дома культуры, где собрались родственники заложников, – почти без остановок, ни разу не досмотренные ни на одном посту, в день, когда 30 боевиков захватили около 1200 заложников. В течение следующих трех дней, проведенных в Беслане, и следующих 15 лет, встречаясь с жителями Беслана, я слышала один и тот же вопрос: «Как они прошли?» Тогда, 1 сентября, замминистра внутренних дел Северной Осетии по фамилии Сикоев сказал, что террористы «прошли обходными тропами», а президент Дзасохов – что «Осетия окружена специфическими республиками». Это были странные объяснения. Если Осетия «окружена» и если существуют «обходные тропы», то для чего существуют власть и вот эти чиновники? Став форпостом России на Кавказе, Осетия имела право рассчитывать на безопасность. Здесь вообще не должно было быть обходных троп. Здесь должны были контролироваться все проселочные дороги. Война в Чечне, по сути, еще не закончилась. Очаг был горячим, обжигающим, взрывоопасным. Почему власти – после целой серии терактов в России, очевидно связанных с войной в Чечне, – не укрепили хотя бы эту республику, без которой не будет ни Кавказа, ни России?

Но, слушая людей возле Дома культуры, я понимала, что ответ все знали. Невозможно жить здесь и не знать, как «Газель» или грузовик могут проехать без проверки по любым дорогам республики за 100 рублей. Они так и говорили: «на постах берут взятки», «разворовали страну», «нас продали». В этих словах было такое отчаяние, что я никогда не смогу его передать.

Из показаний потерпевшего Казбека Мисикова:

– Как вы считаете, почему стал возможным свободный проезд боевиков к школе?

– Я спрашивал их. Вот этот Али, он был в первый день более коммуникабельный, он был зам Полковника. Я его спросил: «Как вы сюда проехали?» Он сказал: «Здесь проблем нету. На каждом посту мы платили деньги. Нас не досматривали». Это слышал не только я.

– И как вы это оцениваете?

– А как я могу оценить? Я считаю, что с ним (Кулаевым. – О.А.) рядышком еще много кого надо посадить. Просто они в мундирах[2].

Первый день ада

Все, что было вечером 1 сентября, я помню как в тумане. Ни цветов, ни запахов, ни четких лиц. Я встречала своих знакомых, однокурсников, преподавателей, у них были потерянные лица, и я вспоминаю их как сон.

На площади перед Домом культуры Беслана много людей. На ступеньках ДК сидят женщины. Кто-то тихо воет, а ее ругают: мол, замолчи, накличешь беду. Она зажимает рот рукой. Плакать – нельзя. Думать о плохом – нельзя. Я сижу рядом с ними на ступеньках, мне жарко, в голове пусто, вокруг меня липкий кокон, и я чувствую, что любые действия бесполезны, все уже решено и ничего нельзя исправить.

Чтобы не поддаваться этому гадкому и мучительному ощущению, я заставляю себя слушать женщин. Я превращаюсь в передатчик – услышать, записать, передать.

До школы № 1 отсюда – всего ничего. Метров 300 по прямой, может, 400. Вокруг нас ходят ополченцы – местные жители с повязанными тряпками на рукавах. У многих в руках оружие. Говорят, они хотели прорываться в школу, но представители власти обещали им, что с боевиками наладят диалог, выяснят, какие у них требования, и договорятся, и заложников освободят. Я не верю ни слову, потому что все это я уже слышала. Но внутри пульсирует надежда: а вдруг сейчас все будет иначе?

Выходит представитель властей Лев Дзугаев, он отвечает за связи местного правительства с общественностью. Его роль сейчас сводится к сообщению информационных сводок журналистам. Он говорит, что в школе «порядка 350 заложников», создан оперативный штаб, никаких требований террористы не выдвигают.

Эта версия будет основной до 3 сентября. Между тем штабисты еще