Над буфетом в Натальиной комнате росла гора конфет — знак неизменного успеха. Гора никак не убывала — наоборот. Последнюю коробку ассорти добавил главврач поликлиники Розоров, приходивший извиняться за поведение своего подчиненного Харитонкина, а заодно и пытавшийся пригласить Наталью на вечерний спектакль. Она отказалась, наврав про тетку, что та заболела.

Рязанский театр был совсем недурен, придерживался русского классического репертуара. Но ходить туда Наталья не очень любила, потому как в антрактах публика, по крайней мере, мужская ее часть, начинала непременно на нее глазеть, и, как правило, находились два-три наглеца, пытавшихся завязать знакомство. Иногда ей удавалось получить место в директорской ложе, ведь главный режиссер приходился ей родней. Появляться в театре в компании Розорова ей совсем не хотелось. Ведь ежу ясно: после спектакля он будет добиваться «продолжения». Вот и пришлось согрешить: насочинять с три короба про тетушкину гипертонию. От которой, кстати, тетушка действительно страдала. Наталья только слегка преувеличила.

Но Розоров настаивал: не сегодня, так завтра. Или в любой другой день. Не в театр, так в кино. А еще вот симфонический концерт в субботу в клубе. Можно и на него. Пришлось прибегнуть к крайним мерам: спросить прямо, глядя ему в глаза: «А как отнесется к культурному мероприятию супруга товарища Розорова? От всей ли души одобрит?»

При этом Наталья понятия не имела, женат ли Розоров и что у него за отношения в семье. Но исходила из того, что женат. И, как всегда, угадала.

Розоров смешался. Побледнел. Стал делать странные движения руками. Невнятно заговорил о том, что у них с женой сложные отношения. В общем, обычная туфта.

Но беседа уже не налаживалась, и вскоре Розоров откланялся. Правда, Наталья подозревала, что, оправившись, собравшись с мыслями, главврач вновь перейдет в наступление, представит ей более подробно продуманную версию непростых семейных отношений, даст понять, что они с женой накануне развода и так далее, причем и сам уже поверит в этот рассказ. Но на некоторое время Наташа получила передышку.

А коробка шоколадных конфет осталась. Наталья ее и распечатала, чтобы занять чем-то полковника Баюшкина, когда тот неожиданно заявился к ней несколько дней спустя.

Собственно, она особенно не удивилась. И этот визит укладывался в некую логику ее жизни. Обрадовалась только, что участкового в это время у нее не было. И все время нервничала, и даже в окно выглядывала, пытаясь придумать, что она сделает, чтобы избежать роковой встречи, если Мыскин вдруг появится. Ничего толкового не придумывалось, но из-за напряжения Наташа плохо слушала Баюшкина. Тот сидел за столом в штатском костюме, при чехословацком галстуке. Синий галстук совсем не подходил к коричневому костюму, и рубашка в крапинку была не в тон всему остальному. Наталья старалась на полковника не смотреть, так ее раздражали эти цветовые несуразности. И главной несуразностью было лицо. Толстое, розовое, с двойным подбородком. Причем совершенно примитивный оттенок розового, банальней некуда.

Наталья ни смотреть на Баюшкина, ни слышать его не желала. Кроме того, ей надо было заниматься хозяйством — в кои-то веки она собралась взяться за утюг, а тут этот хрыч.

Хрыч сидел за столом и бубнил. Наташа не все понимала, но общий смысл, кажется, уловила. Основной канвой было: во всем виноват Корчев. Это он, бюрократ хренов, давит на органы внутренних дел, чтобы те Наталью выселили. Не по-мужски себя ведет. Он, Баюшкин, конечно, сделает все, что можно, но он не всесилен… Не все в мире от него зависит («О, неужели он так и сказал? Не все в мире? Нет, наверно, я ослышалась»).

Но, помимо этой интересной фразы, все остальное было несуразно, скучно и невнятно. И Наталья уже собиралась его остановить и поставить вопрос ребром. Она придумала спросить его прямо: «А чего вы, собственно, от меня хотите? Конкретно? Надеетесь на интимную близость? Так не получится — у меня глажки полно!» И далее наглядно продемонстрировать — раскаленный утюг и гору белья.

Честно говоря, Наталья была не очень важнецкая хозяйка. Вернее, так: когда на нее находило вдохновение, она могла на много дней все забросить, обо всем забыть, обрастая потихоньку пылью, грязной посудой и даже иногда незамеченными дырками на колготках. Тетка ее критиковала, подруга дразнила грязнулей, Наташе это было очень неприятно. Она спорила, доказывала, что, наоборот, она еще какая чистюля, но бывают моменты творческого затмения, они должны, в конце концов, понимать художника. Ну, в общем…

В общем, потом Наталья с азартом бросалась бороться с хозяйством, сутки напролет мыла, драила, скоблила, штопала, оттирала. Но более всего она ненавидела гладить. Но как же без этого обойтись?

И вот сегодня черт принес Баюшкина как раз в один из таких моментов, когда она после длительной психологической подготовки и борьбы с собой уже почти приступила к этому гадкому занятию. И тут вдруг, нате вам, этот — незваный, который хуже татарина. Хотя татары разные, конечно, бывают. Есть ой-ой какие симпатичные…

Но этот Баюшкин… Может, попробовать его напугать? Показать ему кучу приготовленного белья, посмотреть на него проникновенно и сказать: «Может, вы мне поможете?» Вот тогда уж точно сбежит.

И вдруг ее поразила мысль: а что, если не сбежит? Что, если настолько приспичило, что готов будет даже такое немыслимое вытерпеть? С него станется, еще примется, не дай бог, гладить. Причем делать этого он толком наверняка не умеет. Думает, конечно, что это просто — хватаешься за ручку утюга и елозишь по белью — взад, вперед. Только испортит дело. Уж тогда точно останешься ему должна — за такое-то унижение мужского достоинства. За такую крайнюю демонстрацию привязанности. Нет, с этим надо быть осторожнее… Но как же выгнать его в таком случае из квартиры так, чтобы он не слишком обиделся?

И снова Наталью выручил звонок в дверь. Когда он затренькал, она вздрогнула: неужели все-таки Мыскин? Побежала к двери, на ходу соображая, как предупредить его так, чтобы он не успел себя выдать? Тем временем и Баюшкин занервничал, стал говорить: «Что? Кто это? Пришел кто-то? Ты кого ждешь?» Вскочил и спрятался в дальний угол, надеясь, что его не будет видно от двери.

Но это была Ирка.

— О! Это ты! — воскликнула Наташа.

— Чего это ты так радуешься? На тебя не похоже… Сегодня что, праздник какой? Или ты новый цвет изобрела офигенный?

— Нет, нет, просто рада тебя видеть… А ты что не на работе?

— Да у меня ж сегодня отгул — за субботу, я же тебе говорила…

С этими словами Ирка небрежно закинула пальто на вешалку и вошла в комнату. И увидала, естественно, милицейского начальника.

— Ух ты, — сказала она. — У тебя гости, оказывается! И какие видные!

— Да, вот, познакомься, полковник Баюшкин, Анатолий Гаврилович, ба-альшой милицейский начальник. А это вот Ирина Проценко. Лучший парикмахер города и моя школьная подруга по совместительству.