Наташа села за столик рядом с Мыскиным и принялась старательно вписывать в блокнот участкового диковинные слова.

Он же воспользовался моментом, наклонился к ней и зачарованно смотрел с близкого расстояния прямо в ее левое ухо. Глаза его покрылись поволокой, он принялся быстро облизывать губы…

Но тут Наташа завершила свое упражнение в чистописании, подняла глаза и подозрительно уставилась на участкового.

— Но-но, сержант, без глупостей… А что там за повестка, о которой вы говорили? Или это так, конспирация была — для отвода глаз, для товарища Корчева?

Участковый резко отодвинулся от Натальи подальше, стал что-то лихорадочно искать в своем портфеле. Потом вдруг замер, так и застыл с рукой, опущенной в портфель, точно застрявшей там, угодившей в капкан. Как будто он вдруг забыл, что собирался делать, что собирался искать. Сидел с закрытыми глазами, совершенно неподвижный, весь красный как рак. Наталья снова им невольно залюбовалась. А про себя думала: «Ну вот, почти нирвана наблюдается. И какой замечательный цвет, а я его все не напишу». Сказала вслух негромко, осторожно, чтобы не испугать:

— Ну так, сержант… Вы говорили — повестка?

Мыскин точно пробудился, опомнился, засуетился, достал из портфеля одну бумагу, вторую, с отвращением засунул их назад. Наконец нашел то, что искал.

Сказал, глядя в пол:

— Вы говорите, плохи дела, товарищ Шонина, что нет никакого просветления. И никакого пробуждения. А я говорю: дела еще хуже. Потому что вот она, повестка.

— Дайте, дайте, — решила взять дело в свои руки Наташа. Повертела повестку. Почитала.

— Фу, — сказала, — как неразборчиво… Где они только берут такую бледную ленту… Экономят, что ли…

— Бледная, потому что это третья копия или четвертая, — сказал Мыскин.

— Да? А разве гражданину не первый экземпляр положено вручать? Ну да какая мне разница… прочитать лишь бы… Черт голову сломит… Что тут выходит? Гражданке Шониной, Наталье Андреевне… угу, это мне… и про меня, надо думать… вызываетесь… черт знает, когда… месяца никакого не было, числа тоже…

— Как числа не было? Да вон там, в углу, посмотрите, и число, и месяц, и год…

— Да нет, сержант, это я так, литературные реминисценции… Вы спросите, что такое реминисценции? Это значит, я пытаюсь острить чужими словами, раз своих не хватает… На заседание комиссии… какой комиссии, уже никак не прочесть… Но догадываюсь. На комиссию тащат по выселению. Из рая, надо думать, в ад. Комиссию по выселению граждан, которые не угодили начальству.

— Нет, она не так называется…

— Да какая разница? Смысл все равно тот же… Но все же, сержант, будьте моим свидетелем, это издевательство. Нарочно, что ли, такую бледную копию присылают? Чтобы соли на рану насыпать… Я вот напишу жалобу…

— Не надо, не надо жалобу!

— Что это вы, сержант, за них заступаетесь? Жалоба на жлобов! Какова аллитерация? Или это анафора? А черт его знает, я не специалистка… Но согласитесь, сержант, звучит красиво.

Мыскин вдруг поднял голову и четко выговорил:

— Мне нравится. Но все равно, товарищ Шонина! Не надо жалобы!

— Объясните мне тогда, почему! Почему прислали десятую какую-то копию…

— Потому, Наталья Андреевна… потому…

— Что с вами? Выражайтесь яснее!

— Потому что первый экземпляр похищен!

На секунду Наталья даже потеряла дар речи. Опомнившись, вскричала:

— Как похищен? Кем похищен?

— Одним… одним… одним участковым.

Опять Наталья не сразу нашла что сказать. Захлопнуть пасть пришлось еще раз.

Придя в себя и неотрывно, с любопытством, глядя на Мыскина, сказала:

— Та-ак… час от часу не легче. И что же… что же этот сержант себе думает… ведь этот участковый имеет звание сержанта, не так ли?

Мыскин кивнул, снова глядя в пол.

— Чего же этот сержант, — продолжала Наталья, — рассчитывает достичь таким бессмысленно отважным и бессмысленно опасным поступком, разрешите вас спросить?

Мыскин подумал. Достал из кармана тряпочку, почистил сапог. Потом поднял глаза и сказал:

— Поступок не совсем рациональный.

— Хороший ответ… и где вы, сержант, такой лексики поднабрались? Словам таким — рациональный, нерациональный — где обучились?

— Да, — сержант небрежно махнул рукой. — Энциклопедию читаю… А поступок нерациональный, хотя позволит потянуть время. Теперь следующее заседание нескоро будет — из-за праздников.

— Вот видите, а вы говорите, нерациональный, — сказала Наташа. — Надо бы вам еще поработать — над словоупотреблением… Гм… Но у сержанта того, надо думать, могут быть неприятности. Я так понимаю? И вот в этом смысле вы, наверно, правы, рацио не хватает…

— Неприятности будут, ну и что, и пускай… скажу, ну потерял, ну недоразумение… Выговор могут объявить, не знаю, с занесением или без. Хотя гад Баюшкин, конечно, постарается… Но ничего страшного… потом, даст бог, снимут… выговор — это же не навсегда…

Удивительное дело: теперь Мыскин смотрел Наталье в лицо прямо и решительно, как будто поступок изменил его мнение о самом себе.

— А потом, — быстро заговорил он, — вы можете бюллетень взять, у меня свояченица в поликлинике работает, я договорюсь… еще одно заседание пропустите… потом еще что-нибудь придумаем…

— А потом или ишак помрет, или шах…

— А, это опять эти… ремнис… ренимис…

— Они, они, Мыскин! Но смысл, по-моему, понятен даже тем, кто незнаком с Ходжой Насреддином…

Сержант деловито вынул блокнот. Наталья вписала ему слово «реминисценции».

Мыскин опять успел чуть-чуть полюбоваться ухом. Потом стал торопливо собираться — опаздывал на какое-то совещание.

Уже у двери вдруг остановился и спросил с какой-то неожиданной, недоброй интонацией:

— А что этот… как его… скорченный… здесь у вас делал?

— Прощения просить приходил за свое хамство — но я его не простила.

— Это хорошо, что не простили… Но просто так большие начальники к одиноким женщинам не ходят… даже если им есть за что извиняться. И вообще…

— Что — вообще? — с любопытством спросила Наталья. Она уже примерно догадывалась.

— Ну вообще…

Сержант оборвал себя. Стоял столбом около двери и укоризненно качал головой.

Потом сказал холодно и официально:

— До свидания.

Повернулся и быстро вышел. И даже дверью хлопнул. Не то чтобы сильно, чуть-чуть.

«Вот это да! — потрясенно думала Наталья. — Ревнивый эксгибиционист… Не уверена, что такие случаи описаны в мировой психиатрии».