Завтра. Уже завтра! Значит, прошла целая неделя с того самого дня, как я познакомилась с Толиком. И за все это время я так ни разу и не сходила в изолятор.

Анфиса внимательно наблюдала за мной.

– Ты что, не рада?

– Рада.

– Незаметно. Или вы больше не друзья?

Внезапно я ощутила злость на нее. Зачем, по какому праву она лезет мне в душу? Чего добивается? Я – не ее Валюша, и нечего меня воспитывать.

Я почти готова была произнести это вслух, но вовремя опомнилась. Анфиса заметила мое состояние и кивнула:

– Хорошо. Делай как знаешь. Только… – Она прервалась и смахнула рукой с глаз невидимую соринку. – …только не забывай, что, кроме Волкова, ты еще нужна и другим. Всем нам нужна, тебе ясно?

– Да. – Я не очень понимала, кого она имеет в виду под «всеми». Себя? Светку с Маринкой? Или, может быть, Влада? Но ведь я и так живу здесь, в интернате, рядом с ними, а Толик – это совсем другое. Это лишь мое, и ничье больше.

На том мы с Анфисой и расстались.

Влада я увидела на следующий день. Он стоял на пороге нашей палаты и улыбался, вовсю показывая наполовину выросшие зубы. Лицо его побледнело и слегка осунулось, на щеках и лбу были видны следы зеленки.

Он показался мне вдруг таким безнадежно маленьким, глупеньким, ничего не смыслящим в настоящей, взрослой жизни, чересчур правильным и хорошим – для меня, переступившей некую критическую черту, навсегда отделяющую от беззаботного детства.

– Ты почему не приходила? – спросил Влад, впрочем, безо всякой обиды. – Боялась заразиться?

– Боялась, – солгала я.

– И зря. Лена сказала, что больные ветрянкой заразны уже за несколько дней до того, как выскочит сыпь. Так что ты все равно в карантине. – Он весело засмеялся и предложил: – Идем в шашки играть!

Играть в шашки с Владом мне не хотелось, но я не решилась ему отказать. И так уже мое поведение всю эту неделю являло собой образец подлости.

Мы поднялись в игровую. Проходя по коридору, я кинула взгляд на дверь третьей палаты, и сердце мое сладко заныло. Там, за дверью, находился Толик. Наверное, он по обыкновению, писал что-то в своей тетрадке или читал Жюля Верна, которого я накануне принесла ему из библиотеки. Или просто сидел неподвижно, подперев голову руками, и отсутствующим взглядом смотрел в никуда.

Если б можно было сейчас не ходить в игровую, а вместо этого проскользнуть к нему, спросить, как дела, и получить обычный, лаконичный ответ: «Хреново!» А потом стоять в уголке и смотреть на его лицо. Просто смотреть, и ничего больше…

– Ты о чем задумалась? – удивленно спросил Влад.

– Ни о чем. – Я решительно шагнула внутрь игровой. – Где там твои шашки?

– Почему мои? – Белесые брови Влада сдвинулись к переносице. – Слушай… ты… не хочешь играть? – Он остановился, не дойдя до полки с играми.

– Хочу.

– Врешь, – возразил он спокойно. – Ты куда-то торопишься. Ты… все эти дни куда-то спешила, ведь так?

Я глядела на него разинув рот, потрясенная его проницательностью. Откуда Влад мог знать? Не Анфиса же ему сказала? А вдруг она?

– С чего ты взял, что я спешу? – спросила я.

– Ты какая-то странная. Глаза у тебя… смотрят мимо. И голос стал другим. Что-то случилось, да? Может быть, тебе приснился какой-то новый сон – помнишь, ты рассказывала, что видишь необыкновенные сны?

Я не знала, что ему ответить. Все, что происходило со мной за последние семь дней, действительно походило на сон. Лучший, самый удивительный сон из тех, которые мне приходилось видеть. Главное, чтобы он никогда не прерывался.

Я медленно кивнула.

– Я угадал? – Влад встревожено заглянул мне в лицо. – Что тебе приснилось? Что-то неприятное, страшное?

– Нет, наоборот.

– Тогда почему… – Он не договорил, продолжая смотреть на меня вопросительно и напряженно. И я не выдержала.

– Владик, можно я… уйду? – Голос мой предательски дрожал, глаза подозрительно пощипывало. – Я… не могу сейчас ни о чем говорить. И не хочу. Потом… может быть.

Он недоуменно пожал плечами:

– Иди, пожалуйста. Разве я тебя держу? Не плачь только.

– Я не плачу. – Я пулей прошмыгнула мимо него обратно в коридор и понеслась к себе в палату.

В этот день Влад больше не подходил ко мне, а назавтра, когда мы встретились в классе, старательно делал вид, что ничего особенного не произошло. После уроков мы разошлись, впервые не договорившись о том, что будем делать в свободное время. Влад отправился в игровую, а я – прямиком в третью палату. Он видел, как я захожу туда, но, честно говоря, мне было все равно.

16

Мне было все равно!

Мою жизнь отныне освещало солнце по имени Толик Волков, и под его холодными, но ослепительно яркими лучами я постепенно слепла, переставая видеть реальность такой, какой она была на самом деле.

…Ему только-только исполнилось пятнадцать, но выглядел он старше, гораздо старше. Как он отличался от всех нас! Как презирал сам интернат и тех, кто здесь жил и работал! Презирал и ненавидел.

Никто не знал о его прошлом, даже пронырливая Жанна, которой доверяли самые сокровенные тайны. Он никого не подпускал к себе, существуя в своем строго ограниченном замкнутом мирке, и, казалось, практически не тяготился вечным одиночеством.

Я, как и другие, не имела доступа к душе Толика. Его удивительные синие глаза обращались в мою сторону, лишь когда он не был занят какими-то своими, никому не ведомыми мыслями. Я стала для него чем-то вроде бесплатной прислуги или няньки. Но лишь до момента, когда в его красивой, гордо посаженной голове не возникал новый коварный и хитроумный план.

Тогда я переставала быть служанкой и становилась соучастницей. Без зазрения совести тырила для Толика сигареты из заначек старшеклассников, тайком брала у Жанны и приносила ему ярко иллюстрированные журналы с полуобнаженными красотками, а как-то провернула целую аферу, вытащив из кармана уборщицы, тети Нины, ключи от кладовки.

В кладовке хранилась гуманитарная помощь, заграничные куртки, юбки, брюки всех фасонов. Ночью, пробравшись туда, я облюбовала новенькую темно-синюю джинсовку, уволокла ее в палату, а после обменяла у Светки на настоящий французский одеколон: близился Толиков день рождения, и мне хотелось сделать ему сногсшибательный, взрослый подарок.

Не знаю, угодила ли я Толику, но тете Нине мой проступок вышел боком: Марина Ивановна за халатное обращение с ключами объявила уборщице строгий выговор и вычла стоимость украденной куртки из ее зарплаты, о чем по секрету нам сообщила Жанна.

Было устроено