Все поставить, все проиграть, все начать сначала, по-другому. Но по-другому она не хотела! Хотела только так, как было раньше… Как могло произойти, что он ее ненавидел, а она не чувствовала? Не знала ничего другого, думала, что у всех так? Но у всех было гораздо хуже, много хуже. Они были парой. Никому из приятелей Алексея даже в голову не приходило с ней флиртовать. Все исчерпывалось словом «жена». Вместе у них все получалось слаженно, будто они вместе выросли, были братом и сестрой… Но его экс-жена твердила, что и у нее до поры до времени все шло замечательно… Просто раз в сколько-то лет Алексей меняет все — дом, дело, женщину…

Она только и заметила в нем, что новую манеру сидеть. Это появилось в последние полгода. Он сидел не спокойно, а словно готовясь в любой момент сорваться с места. Словно бы его тянули на веревке вон из ее жизни. Да, в сущности, так оно, наверное, и было. Он захотел бежать, тогда и появилась девчонка, тогда же «поехал» отель, тогда же она нашла отметки в календаре и взбунтовалась… Он все решил в одиночку. Чтобы все уничтожить, достаточно и одного человека. Это чтобы жить вместе, нужны двое, а тут достаточно и одного. И ничего не поделать. Легче заставить себя полюбить того, кто смотрит на тебя с восхищением, чем добиться взаимности того, кто отвернулся. Здесь придется смириться. Выбора нет. Никто не умирал от того, что его покинули, кроме героев романов. Но всякий хоть раз мучился. Ведь он — она поняла это вдруг — он оставит и девчонку! Он спринтер, а не стайер. Пробегает свою дистанцию и падает. Как жалко, что они не совпали. Как жаль, что он добежал до финиша, а она нет! Она потратила на него мало, а он все, теперь у нее осталось лишнее. И оно мучает. Он вычерпал все до дна, когда она созрела, чтобы любить…

Не меньше ее задело обвинение, что они с отцом его обокрали. Только этого не хватало.

Дома она, уложив девочек, зазвала отца в кухню и прикрыла за собой дверь.

— Как дела с отелем?

— Неплохо. Подлежит достройке, но на всякий случай надо укрепить фундамент. А с чего вдруг ты заинтересовалась отелем?

— Надо вернуть Алексею то, что он вложил.

— Чтобы он профукал с малолеткой, — буркнул полковник. — Шиш два! Я ему содействовал, без меня он бы не получил ни клочка земли. Он тут кто? Иногородний. Вышел из доверия — иди, откуда пришел.

— Папа. Нельзя оставлять человека без куска. Любой ожесточится. Оторвется он не на тебе, на мне.

— Он тебе угрожал? — Юрий Максимович достал сигареты и выложил на стол.

— Нет. Нам в этом городе жить.

— Я его выкурю отсюда, и все дела.

— А рассчитаться с ним мы не можем?

— Незачем. Тебе девчонок растить, деньги пригодятся. — Он потрогал пачку, вытащил сигарету наполовину и полюбовался. Он позволял себе три штуки в день и потому оттягивал удовольствие.

— Смотри, взбесится, может стать неосторожен.

— С каких это пор ты стала такая пуганая? Темнишь что-то. Мне его бояться смешно, у нас весовые категории разные. Взбесится — еще лучше. Нечего тут вилять, сказано-сделано. Его права морально сомнительны, юридически он мертвец. Сообразит, не сумасшедший же. И тебя не пойму, зачем отдавать свое какой-то соплюхе?

— Но Алексей все-таки мне муж, я привыкла с ним считаться.

— Бросай эту привычку. Пора думать о себе, детях и престарелых родителях. А мужик всегда пристроится, тем более этот. Непропащий. Всех обвел и денег требует.

— Откуда ты знаешь, что он требует? Ты же его не видел.

— Почему? Видел. Он переговоры со мной провел, чтоб с тобой не встречаться. Зря ты, Ириша, о нем печешься. Ты и девчонки для него — никто. Он знать вас не хочет, не заикнулся ни разу. Только о деньгах. — Юрий Максимович наконец зажег сигарету, затянулся и внимательно посмотрел на дочь. — Я вот чему удивляюсь: скоро полтинник, а выглядит потрепанным юношей и ведет себя, как маменькин сынок. Пока получалось с моей помощью зарабатывать, смирно жил, а как дела пошли под откос — смотался. Даже если он к тебе придет и в ногах будет валяться, такое не прощают.

— Прощают и не такое, — отрезала Ира. — Прощают детей на стороне, трепки, синяки, нищету и все остальное. Было бы желание.

— Да бабье вообще жалостливое. Вон и с бомжами живут, да только зачем это тебе-то надо? Бросай ты это барахло. Сашка Авилов, и тот лучше, хоть и бандит. — Юрий Максимович усмехнулся, что-то припомнив.

— Почему бандит? — изумилась Ира. — Он подержанными автомобилями торгует.

— Которые сам угнал.

Ира не нашлась что ответить, растерялась, внезапно поняв, что атмосфера в Сашином доме и есть, видимо, напряжение, которое испытывает живущий вне закона. Он всегда под прицелом. Оттого ее и мучили «глюки»-преследователи, что жила с бандитом. Надо будет расспросить Якова, что у него за связи с Сашей.

Все-таки она не понимает главного в этих людях. Внешне они такие, как все, но Яков, человек во всех смыслах приятный, может затолкать в машину и держать взаперти женщин. А история с портсигаром? Ясно, что он принадлежит покушавшемуся на Сашку. Или его соучастнику. Но представить, что это Яков, она не может, убийство с ним не совмещается. Слишком хорошо она думает о людях, и такое просто не лезет в голову. Воображения не хватает. Что касается мелочей, она разбирается быстро, заподозрить в подслушивании чужую домработницу легко, но чем симпатичней человек, тем безоговорочней она ему доверяет. Что за кретинизм? Если он хорошо относится к ней лично, то это не означает, что он не может быть убийцей.

Как, например, общаться с Яковом, если знать про портсигар? А она знает и продолжает напропалую кокетничать. А если представить себе, что интересы их разошлись, тогда тот же Яков, не дрогнув, сшибет ее на дороге? Как жить, если так думать о людях? Но ведь Алексей показал ей, что пока жена ему нужна — это одно, если становится обузой — совсем другое, и о чувствах или детях не может быть и речи. Только о деньгах… Она взглянула на отца, тушившего в пепельнице сигарету.

— А ты сам-то? — вдруг спросила его. — Не того? Не бандит?

Полковник захохотал:

— Жулика распатронить — святое дело. Сейчас есть чем поживиться. А ты что, настучишь? — Полковник вдруг помрачнел. — Надеюсь, ты не в мамашу.

— А что, мама…

— Да ну ее, курицу. Вспоминать неохота, как она шантажом занималась. Это сейчас все можно. Жена надоела — развелся и баста. А раньше женился — живи до смерти, иначе из партии полетишь… Ну что, будем считать, что протокол о намерениях подписали? Этот хмырь от меня ничего не получит. А я, кстати, знал, что он к тебе полезет на совесть давить. Такие всегда на чужую совесть давят. Своей-то нету.

Полковник встал и потянулся за полотенцем. Ира поняла, что разговор закончен, поднялась и ушла в свою комнату, которая так и осталась за ней с детства, с тем же самым покарябанным письменным столом, за которым она учила уроки, и давно не модной софой с гобеленовой обивкой. Тот же мишка пялился с гардероба, точно ничего не изменилось за последние шестнадцать лет.