Единственное хорошо — скоро приезжает на гастроли Валерий Леонтьев. И приобретенная противозаконным путем вязальная машина работает отлично. Я связала Марусе пальтишко и пришила к нему ватин, а также шапочку и варежки. Взялась за свой гардероб, но Лео меня бесит. Что ни надену — крякает, как старый пень: „Ну ты даешь, Хрюша. Еще колпак — и в цирк на арену“. Надоели мне его хаханьки, мочи нет, а другой работы не предвидится, нет больше надежды на подлеца Павла Ивановича. Что делать в этом застенке жизни, не знаю. Может, соблазнить Лео? Да отправит на панель или воровать, я уж его представляю, что это за птица. А ведь хочется всерьез, по-настоящему, как было с Павлом, пока он не обернулся подлецом. Как так люди перелицовываются, то туда, то сюда, уму недостижимо!

Вчера стряпала пельмени, потому что приходила в гости Катя, а Лео самолично изволил мне помогать, сочни раскатывал и шутки шутил. Я даже слегка пококетничала. Вот может же, если захочет, быть человеком. Катя славная девушка, не надменная, вся взъерошенная, как птичка. Пришла с гитарой и пела старинные песни. Ой, как поет, как Елена Камбурова, сразу задумаешься и не можешь в себя прийти. Она влюблена в Лео и, когда уходила, поцеловала ему руку, как господину. Подлец смутился. За что его женщины любят, не пойму, он бесчеловечный, уж я-то на своей шкуре попробовала. Один раз чуть пальцы мне не переломал за свои документы. Он только с виду галантерейный, а внутри — гестапо. Избить ногами собаку — ни разу не задумается, это ему нормально.

Догадываюсь я, чем он сейчас занят: Павлу Ивановичу как жениху хочет руки выкрутить, да того, видно, след простыл. Что это, Таня, за фокус такой? Я обратила внимание, что если Лео готовит западню Павлу, то подлеца жалко. Хотя что мне до него? Видно, это остатки любви меня мучают, не могу забыть… Я всегда была от него в психологической зависимости, ничего не поделаешь, даже в книге гороскопов черным по белому написано: „Трудно придется свинье, если она попадет в лапы змее“. Это про нас с подлецом, я же по году свинья. Вот так и живем, чужой хлеб жуем, а перспектив в жизни не предвидится. Пока, Танюша, пиши, очень жду. Твоя Юля».

Наконец объявился Комар с известием, что Левши нет в городе. Авилов с грустью подумал об Ире. А вдруг? Зато на сцене объявился неизвестный субъект, который давно интересуется Пушкиным и скупает информацию. Его видел Сергей из «Старого рояля». Авилов съездил в ресторан и получил невнятное описание: среднего роста, лет сорока, худой, русоволосый. Заходит редко.

— Позвонишь, когда появится, — наказал Пушкин.

Через неделю Сергей позвонил, и Пушкин собрался за считанные минуты, по дороге вызвонив Комара. Сергей помог выманить клиента из-за столика, а они дожидались в пустой кухне. Клиента застегнули, отвезли в подвал к Комару и приступили к вопросам. Тип оказался упрям донельзя и ожесточенно сопротивлялся.

Авилов, внезапно заскучав, поехал домой, поручив его Комару, и, лишь хорошо выспавшись, понял, что, пожалуй, напрасно. Во-первых, Комар садист, во-вторых, вдруг клиент знает больше Комара? Это будет лишнее. Обо что обопрешься, в то и провалишься. Доверять Комару не входило в его планы. С утра он поспешил в подвал, но за ночь ничего особенного не произошло. Лицо клиента опухло, было в подтеках, но все, чем тот интересовался, касалось «Римека». Кто-то собирается банкротить предприятие, а кто и зачем — неизвестно, заказали собрать информацию в месячный срок. Ну и пусть сидит, пока срок не подойдет, тогда выйдем на заказчика.

Кому нужно банкротить «Римек» и каким способом? Рыба не велика, собачья чушь какая-то. Еще один претендент на руку и сердце. Авилов позванивал тетке, время от времени интересуясь ее женихом, но тот со времени ее побега из домашней тюрьмы как в воду канул. Не захотел иметь дело с племянником. Предпочел скрыться. Тетка отвечать на такие вопросы не любила, считая издевательством любые напоминания о Петровиче.

Дела «Римека» после взбучек налоговиков поправлялись, ничего криминального не нашли, так, обычные нарушения финансовой дисциплины. Прибыль, пока небольшая, шла постоянно, и Авилов скучал. Без Левши, без Иры, без теткиного «жениха». Катя ушла из ресторана, давала уроки музыки на дому и часто болела, ходила к психиатру, видела кошмары. Авилов подумывал, не предложить ли ей жить вместе: недолгое житье с Ирой вдохновило на брачные подвиги, но что-то останавливало, Катины страхи, наверное. Она иногда смотрела на него взглядом загнанного животного. С Сергеем она рассталась, проблемы со «Старым роялем» рассосались сами с того момента, как исчез Левша. Авилов перестал туда ходить. Пару раз навещал Хрипуна, зрение в глазном центре восстановили, но вид был убойный, глядеть не хотелось, отворачиваться нельзя. О Левше Хрипун сам спросил у Пушкина, а тот пожал плечами. У Левы с его уродством одна надежда была на брата, а тот исчез.

Автомобильный бизнес приказал долго жить. Людей не осталось, не было Левши. В городе появились гастролеры, но Авилова это уже не касалось. Скука наступила страшная. Один какой-то банкротчик и то сомнительный. Дурак, наверное. Звонил Гонец и спрашивал насчет «нормальной» работы, Пушкин хотел направить его в «Римек», но передумал — вдруг сболтнет чего. Обойдется, спаситель хренов.

У Пушкина было странное чувство, что вдохновение покинуло его, что муза больше не улыбнется опасно-порочной улыбкой и не поманит к дальним берегам. Уже лежал прочный декабрьский снег, и домработница обрядилась в сумасшедшее одеяние из ниток, а тоска не проходила. Он стал ездить каждый день на работу и даже втянулся в это занятие, а однажды купил себе галстук в «Парижской моде» и съездил в Элит-клуб. Заведение для пижонов, все в зеркальных осколках, где небезызвестный Толстяк громовым голосом поносил официантов за отсутствие авокадо. Женская половина, как всегда, отметила его присутствие ужимками, Авилов, дозируя ответные взгляды, умилялся — какие флаконы!

Комару надоел молчаливый хрен из подвала, с которым Пушкин требовал обращаться аккуратно, как с последней любовью, и он его всучивал Пушкину каждый день, а тот не хотел брать — некуда. Оказалось, что Комара напрягает кормить заключенного, и Пушкин предложил услуги домработницы. Сколько раз она устраивала ему сюрпризы, а он продолжал давать поручения как ни в чем ни бывало. Раз и навсегда решил, что дурища, и обращался соответственно, забыв, как в юности быстро обучаются, особенно плохому. Он еще продолжал, скучая, думать о тех пустяках, на которых держится житейское счастье, например о глуповатом кураже, без которого он сам не свой, тюфяк без пружины, или, к примеру, о девушке идефикс, в отсутствие которой все теряет смысл, а события уже начали закручиваться. Но он пока не знал об этом.

Письмо № 13.

«Иногда, Танюша, я кажусь себе умной. Например, мои худшие ожидания насчет Лео подтвердились. Он настоящий бандит. У него есть… даже и не знаю, как сказать-то тебе… Ну ладно, что уж, буду называть все своими именами, только пусть останется между нами, хорошо? У него есть тюрьма, где он держит людей, как зверей в клетке. И надо, чтобы я относила еду и оставляла в предбаннике, а потом возвращала ключ, а на следующий день забирала грязную посуду. Я два дня носила еду, а на третий на тарелке, под объедками, было накарябано „помоги“. Меня как по сердцу ножом полоснуло. Что ты об этом думаешь? Тарелку я разбила, а еду принесла в другой. Слышала, как кто-то внутри ходит. Дверь, хоть и железная, но неплотная, звуки слышно через боковую щель у петель. Плотная та, что снаружи, от которой я ключ сдаю. Уже две ночи плохо сплю. Думаю, что вдруг я у кого-то последняя надежда. Даже если там, внутри, жулик, то все равно жалко оставлять его душегубу. А если это ни в чем не повинный человек? Ну а с другой стороны, как ему помочь? Сразу все на кого подумают? Лео и разбираться не станет, сразу меня на куски растерзает. Тут сто раз подумаешь, прежде чем доброе дело совершить, потому что у них все навыворот. Но пока я раздумывала и терзалась, что-то случилось. Может, они его даже и выпустили. Я это поняла, потому что через два дня еду носить не понадобилось. Тут я немного даже опечалилась, что все быстро кончилось, а кто там был, я даже не знаю. Боюсь, что не узнаю никогда. Кто-нибудь типа Гоши из ресторана, но хотелось бы взглянуть хоть одним глазом…»