Такие развернутые описания позволяют «проработать», а значит, как минимум уменьшить эмоциональное напряжение, которое вызывают у ребенка многие проблемы, возникающие в ходе лечения. Как «психологические» — например, отношение к лечению, лекарствам или какой-то процедуре, — так и связанные с физиологическими процессами: тошнота, лейкопения (уменьшение количества лейкоцитов).

Рассмотрим в качестве примера часто встречающийся симптом — потерю аппетита, побочный эффект химио- или лучевой терапии. Ребенок не хочет есть, появляется угроза «падения» лейкоцитов, и он об этом знает. Он также знает, что, если это произойдет, его могут не отпустить домой. В разговоре с ребенком можно начать игру «Давай представим, что было бы, если…», рассматривая варианты развития различных событий, не связанных напрямую с лечением, но связанных с человеческим телом: «Что было бы, если бы люди могли летать?» Потом, в ходе этой игры, можно предложить ему сравнить лейкоциты с войском: «Давай представим, что лейкоциты — это войско, которое защищает нас от микробов, болезни и т. п.» Можно расспросить ребенка, как устроено это войско, чем вооружено, а потом подвести к образу войска (лейкоциты), бездействующего из-за отсутствия еды в полевых кухнях (обмен веществ в организме), потому что кухни не могут получить продукты на базе (желудок), ведь их туда не подвозят (мальчик не ест). Ослабленные, они будут дольше сражаться (возникнет задержка в лечении) и не скоро вернутся на главную базу (отъезд мальчика домой будет отложен).

Кровь «обедает». Лейкоциты в столовой

Создание такого описания перенаправляет душевные силы ребенка, и он тратит их не на борьбу с собой или родителями, а на «продовольственное обеспечение своего войска», что благотворно сказывается на эмоциональном состоянии маленького пациента. Ведь он теперь — важный участник событий, от его действий зависит боеспособность целого войска!

Как мы говорили, дети часто считают, что они никак не могут повлиять на болезнь. Можно помочь им сменить точку зрения, используя сопоставление «мое — чужое». Например, осколок, заноза — чужие, не мои, у них нет связи с организмом. А рука, желудок, иммунитет, да и сама болезнь — мое, это части моего тела, с ними связь есть. Это для специалистов-медиков надо говорить, что существуют «нейроанатомические и нейрохимические доказательства иннервации лимфоидной ткани (мозговая ткань костей, вилочковая железа, селезенка, лимфоузлы и т. д.) центральной нервной системой» и что, следовательно, «сознание (через ЦНС) имеет прямой нейронный доступ к модуляции всех этих органов иммунной системы»[113]. А ребенку порой достаточно сказать, что тело «слышит» каждую его мысль, чтобы возник образ Мозга, передающего необходимую информацию по всему организму. Одна девочка так и нарисовала мозг в виде девушки, отдающей приказания лейкоцитам по телефону.

Мозг «разговаривает» по телефону с лейкоцитами

С ребенком, который проходит лучевую терапию, но не понимает, почему лечиться нужно так долго, возможен такой диалог:

— Как, по-твоему, лучи действуют на болезнь?

— Они ослепляют «плохие клетки». Там ведь темно.

— А что потом?

— Не знаю.

То есть сначала мы узнали, что думает сам ребенок. Затем можно попробовать продолжить его собственное описание. Или, как в примере ниже, предложить ему вариант развития событий, но с опорой на имеющийся у него опыт:

— А что происходит, если человека ослепил свет?

— Он жмурится, закрывает глаза.

— А еще?

— Не знаю.

— Он идти может?

— Нет, глаза же закрыты. Он не видит, куда идти.

— Может быть, с клетками происходит то же самое? Их ослепили, они ничего не видят и не могут распространяться по организму?

— Да. Точно.

— Как и с ослепленным человеком, с клетками легче будет справиться. Они стоят на месте, а лейкоциты их ловят. Только сразу всех не ослепишь — их много, они друг за друга прячутся. Поэтому и облучают не один раз.

Длительное лечение ребенку будет легче принять, потому что с нашей помощью он сформировал понимание происходящего. Теперь ему будет проще согласиться с тем, что это не прихоть врачей, а необходимость, в которой заинтересован он сам. И отныне свое собственное время, которое раньше он тратил непонятно на что, он будет добровольно отдавать на лечение, понимая необходимость этого шага.

В разговоре с ребенком нужно учитывать его индивидуальные особенности. Юному «художнику», умеющему создавать яркие зрительные образы, можно предложить сравнить тело с картиной: в ней есть разные цвета, но один хочет распространиться и заполнить собой весь лист… Какой это цвет? Как его остановить? Для «музыканта» тело может превратиться в оркестр, в котором нарушилась гармония и один из участников вдруг начал играть свою мелодию, искажая звучание всего ансамбля. Как восстановить согласие?

Такой проработке можно подвергнуть практически любой вопрос, возникающий во время терапии: «здоровье — болезнь», «лекарства», «побочные эффекты» и др.

Тело, чувства, ощущения ребенка становятся материалом, из которого он в буквальном смысле создает «внутреннюю картину болезни» — произведение, по отношению к которому он является не только зрителем, но и участником. Ребенок рассказывает нам о том, что, по его мнению, происходит в организме, как могут выглядеть лейкоциты, иммунитет, «злые клетки». Он создает описание, с помощью которого мы вступаем в область сказки, фантазии, индивидуального мифа ребенка.

Обычно считается, что между детскими описаниями и научными построениями есть какая-то большая разница: с одной стороны — детские фантазии, а с другой — серьезная наука. Это не так.

«Многим людям Фантазия… кажется подозрительной, если не противозаконной. Другие считают ее детской игрой, глупостью, пригодной для малышей или для целых народов в пору младенчества… но фантазия… ни в коем случае не нарушает Законов Логики. Фантазия не притупляет интереса к научным исследованиям и не препятствует поиску научных истин. Напротив, чем острее и яснее наш разум, тем прекраснее будет Фантазия, которую он может создать»[114].

Приглядевшись внимательно к своему личному опыту, мы сможем обнаружить в нем неявные, но удивительные пласты нашего собственного мировоззрения. Надо лишь не отмахиваться от него, как от «пустякового сравнения». Мы же говорим: «болезнь пришла», «ушла», «отступила». А если задуматься, откуда она пришла и куда отступила? Или как ребенок может «вернуться в болезнь»? От того, каким будет описание, зависит наше отношение к происходящему с нами.