Стали разбираться, причем через Восточную Африку: Мозамбик, Кению, Уганду. Первые разведчики проникли в дебри, кое-что выяснили. Сведения показались достойными внимания, и через какое-то время напряженная работа ученых и администраторов вылилась в приказ: организовать экспедицию, выделить финансирование, ответственными назначить и т. д., и т. п. Затея не из дешевых: конспирация соблюдалась строжайшая, специальный корабль был оформлен под обычное грузовое торговое судно, экипаж состоял из сотрудников спецслужб, но и им ничего не было известно об истинных целях экспедиции. Пришвартоваться решено было в Мозамбике, португальской колонии: с режимом генерала Салазара Третьему рейху общаться было попроще.

Ханс Бродманн к этому времени давно забыл гонор неофита, трудился самозабвенно. Лабораторное оборудование в «Аненербе» было выше всех похвал, атмосфера научного поиска самая захватывающая, с элементами спортивной страсти, без которых настоящая наука немыслима… что еще молодому энергичному ученому надо? Он отчаянно рвался в экспедицию в Мозамбик, но, к огромному своему сожалению, не попал: слишком много претендентов встали в очередь раньше его. Да и профессор Эммерих придержал:

– Не торопитесь, Бродманн. Там все еще очень сыро, так сказать. Понимаю, понимаю, рветесь в бой, я бы сам на вашем месте рвался. Но… уж поверьте моему опыту. Пока не стоит. Подождем. Ваше от вас не уйдет.

И оказался прав.

Сначала, впрочем, все было превосходно, в полном соответствии с планом. Судно «Кассиопея» встало на рейде в порту Мозамбик, экспедиция тронулась на северо-запад, поддерживая радиосвязь с кораблем. Чего стоил тот поход – не расскажешь, не опишешь, это надо только пережить… Бродманн, во всяком случае, это понял, лишь сам в свое время оказавшись в джунглях: вот тогда-то скупые радиограммы той группы для него превратились в пот, пересохшее горло, отваливающиеся руки-ноги и тому подобные прелести.

И при всем том это было только начало.

Да, идти было тяжко. Да, одного из членов экспедиции свалила жестокая лихорадка, пришлось становиться лагерем, бороться с болезнью, долго ждать выздоровления… Со всем этим более или менее справились. А вот потом пошло вкривь и вкось.

Прежде всего, пока стояли лагерем, леча заболевшего, на них случайно натолкнулись дикие чернокожие охотники – совершенно дикие, наверняка и представления не имеющие о том, что они подданные короля Леопольда. Попробовали с ними обойтись мирно – те не поняли. Пришлось стрелять, не столько для поражения, сколько для острастки; это помогло, аборигены обделались, бежали куда глаза глядят, поняв, что со страшными белыми шутки плохи – но слухи-то уже поползли, да с дьявольской быстротой. Вдобавок к этому экспедицию случайно заметили какие-то оборванцы, сплавлявшиеся по ближайшей реке, золотоискатели или просто бродяги, ловцы призрачной удачи… Они сдуру обрадовались, заорали, замахали и даже поспешили было пристать к берегу – но немцы поспешили скрыться, не входя в контакт, кляня судьбу и не сомневаясь, что африканский телеграф теперь заработает вовсю.

Поэтому радиограммы, передаваемые на «Кассиопею», а оттуда транслируемые в Берлин, носили характер сдержанно-суровый. В Берлине, читая это, покачивали головами, не испытывая радости… хотя старались надеяться на лучшее.

Но не сбылось.

* * *

Началось с того, что внезапно прилетело сообщение под полночь: спустя часа полтора после того, как прозвучало стандартное: «Поужинали, готовимся ко сну». Радисты на корабле ничего и не ждали больше, а тут – на тебе.

И ладно, если бы это была информация о некоем пусть тревожном, опасном, но событии! Так нет же, это было черт-те что.

«База! База! – надрывно воззвала вдруг судовая рация. – Вы слышите нас?!»

«Слышим! – мгновенно отозвался старший радист, бывший в этот момент на дежурстве. – Эрих, это ты?» – переспросил он почти машинально, изумленный истеричным радиопочерком коллеги, которого знал как очень спокойного, выдержанного человека.

«Эрих, ты?» – переспросил старший, но ответа не услышал. «Группа! Группа! – полетело в эфир. – Что там у вас?!»

Ответа так и не было. Судовой радист терзал ключ впустую. «Группа! Группа!..»

Без ответа.

Не сказать, что на судне поднялась паника, однако напряжение, бесспорно, возникло. Капитан, научный руководитель и радист не спали, ждали новостей. Сообщили, естественно, в Берлин, там, похоже, тоже не очень знали, что делать, велели безотлучно находиться на связи, в случае чего сообщать мгновенно.

Но ничего не дождались. Под утро начальство пошло спать, радист тоже прилег, посадив за ключ младшего коллегу. Вырубился мгновенно, почудилось, и секунды не прошло, как его затрясли за плечо:

– Есть! Подъем! Есть сигнал, скорей!

Спросонья он вскочил, как очумелый, не разбирая, сон ли, явь ли. На приборной панели отчаянно пульсировала зеленая лампочка. Еще миг – и эбонитовые полушария плотно охватили голову, в уши полился поток морзянки:

«База! База, слушайте нас! Мы… (неразборчиво) …территория. Это не то, совсем не то! Странно…»

И все. Передача оборвалась.

Тщетно старший радист «Кассиопеи» взывал в эфир, не замечая, что кричит вслух, в наушниках, побелевшей щепотью сжимая головку ключа, с силой вколачивая его в медную пластинку контакта. Крик переполошил всех, в радиорубку сбежался командный состав, да так там и торчал, покуда капитан не прекратил бесплодную суету и велел передать в Берлин, что контакт с группой потерян.

Как выяснилось впоследствии, контакт этот так и не был восстановлен.

– Этого я и опасался, – с великолепным спокойствием сказал Бродманну профессор Эммерих. – Этого я и опасался…

И пустился в философию:

– Наверное, мы научились думать лучше, чем туземцы. Наверное. Допускаю. Но в том, что они знают, они мудрее нас. Если они говорили, что там, в этих джунглях, творится нечто странное, чего лучше не трогать, значит, так оно и есть.

Он прошелся по лаборатории, проделал разнообразные мимические движения, резко повернулся к подчиненному:

– Готовьтесь, Ханс. Готовьтесь. Ваша кандидатура одна из первых. Вы ведь этого хотели?

– Да, – сказал Бродманн, честно признавшись, что секунду помедлил, прежде чем сказать это.

Профессор еще побродил по комнате и заговорил, почему-то находясь в дальнем углу и спиной к ассистенту:

– Не знаю, Ханс, что вас ждет. Не знаю. Подозреваю, что придется столкнуться с чем-то неизведанным. Каким оно будет?..

Он развернулся, пошел вперед, строго глядя на подопечного. Тот улыбнулся:

– Но ведь это и есть суть нашей жизни: сталкиваться с неизведанным. А без этого какие же мы ученые! Разве не так?

– Так, так, Ханс, все так… Но все же будьте осторожны. Будьте предельно внимательны!

Тут профессор наговорил кучу благих банальностей, которых мог бы и не говорить; но Ханса это зацепило – казалось, его шеф хочет сказать что-то важное, но не решается и потому метет словесным конфетти… Впрочем, ничего особенного Эммерих так и не сказал, зато оказался пророком: спустя месяц-полтора было объявлено, что вслед за первой экспедицией в Экваториальную Африку отправляется вторая, в составе которой научные сотрудники Шеффлер, Бродманн, Обермайер, бойцы спецназа Фогель, Хофбауэр, Гепперт, Рейнеке, радист Платце и функционер «Аненербе» Ветцлих, человек в довольно значительном чине, вроде бы как оберштурмбаннфюрер СС.