— Почему этот бой так и остался малоизвестной страницей героизма советских танкистов? Мне рассказали о нем ветераны 184-й СД задолго до знакомства с вами. Но почему, по вашему мнению, в «танковой исторической» литературе не уделено внимание такому выдающемуся боевому достижению?

— Ну, допустим, подвиги танкистов роты Колобанова из батальона Шпиллера или отдельных экипажей Коновалова, Павлова — все же стали известны и нашли свое отражение в исторической и мемуарной литературе. Но кто знает о Луканине, который на ИС-2 вместе с напарником сжег на Сандомире 17 немецких танков? Кто слышал о самоходчике Зиновии Зусмановском, подбившем в одном бою семь немецких «тигров» и «пантер» под Кауши в 1945 году? В 1942-м, в бою под Прохладной, я лично видел, как экипаж танка Т-34 уничтожил семнадцать немецких танков. После войны выяснилось, что нигде про этот геройский бой танкистов и не слышали… Даже на войне все зависело от «пиара»… Когда в 1994 году мой друг, редактор журнала «Голос инвалида войны», воевавший на фронте командиром полка САУ, ныне покойный Аркадий Тимор, привез мне из Москвы из ЦАМО фотокопии моих наградных листов, и я впервые увидел свой наградной за этот бой и описание самого боя, то вдруг понял, что скорее всего все танки, уничтоженные моим взводом, просто «расписали» на всю бригаду, чтобы — «ордена дали всем», а не только трем экипажам. В моем наградном листе фигурировало всего три танка вместо шести, которые я подбил, и то эти танки «раскидали» по разным дням недели. А, что зря говорить, вот копия, читайте сами.

— Так сдержал Городовиков свое слово или нет? За этот бой вас представляли к званию Героя?

— За этот бой, судя по наградному листу, меня представляли к ордену Красной Звезды, а дали медаль «За отвагу». Поверьте, мне сейчас все равно. А представил меня комдив или нет — я не знаю. В основном танкистов нашей бригады представляли штабы стрелковых корпусов, которым наша отдельная бригада была придана. А насчет обещания Городовикова… Это был единственный случай, когда речь шла о «мотивации наградами» непосредственно на поле боя, и я не знаю, как развивались события далее в этом «геройском вопросе». В нашей бригаде никаких наград заранее не обещали. Но когда наградные оформляли непосредственно в бригаде, то штабные бригадные писаря, народ осведомленный, сразу «шептали на ушко», кого представили, и на какой орден, и что там дальше происходило. Например, когда комбат гвардии майор Дорош заикнулся в штабе бригады, что лейтенант Деген за Вильнюс заслуживает Звезду Героя и он, комбат, просит разрешения на заполнение наградного листа на ГСС на мое имя, писаря мне сразу сообщили, что наш замполит Смирнов «лег костьми поперек стола», чтобы не допустить подобного представления, да еще весь политотдел бригады подключил к «борьбе за чистоту геройских рядов от всяких там Дегенов». А тут все было на уровне слухов.

— Но мне ваши сокурсники по медицинскому институту рассказали, что в 1948 году в передаче Всесоюзного радио о танкистах долго рассказывали о Герое Советского Союза лейтенанте Дегене.

— В День танкиста 8 сентября 1948 года я пришел в институт. Мой друг, однокурсник Семен Резник (сейчас он профессор-хирург, живет в Рамат-Гане, то есть израильтянин, как и я) сказал, что утром в радиопередаче слышал рассказ танкистов об их погибшем товарище Герое Советского Союза гвардии лейтенанте Ионе Дегене. Зная любовь Сеньки к розыгрышам, я не обратил внимания на его треп. Дома меня ждала телеграмма от племянника с вызовом на телефонный переговорный пункт. Мой племянник начал разговор следующими словами: «Скромность, конечно, украшает человека. Но скрыть от родственников, что ты Герой…» Я объяснил, что это ошибка. На следующий день мой друг и однокурсник Захар Коган, тоже бывший танкист, лейтенант, потащил меня в облвоенкомат. Военком, полковник, Герой Советского Союза, очень славный человек, сказал, что слышал накануне передачу по радио и уже направил запрос в наградотдел Президиума Верховного Совета. Примерно через месяц, во время случайной встречи на улице, он сказал, что получен ответ: «Ждите Указа Президиума Верховного Совета». Указа не дождались. Но в 1965 году, к 20-летию со Дня Победы киевский областной военкомат снова запросил наградотдел. Ответ: «…поскольку И. Л. Деген награжден большим количеством наград, есть мнение не присваивать ему звание Героя Советского Союза». Текст передал вам примерно. Но смысл точный.

— Танки 2-й отдельной танковой бригады имели свои опознавательные знаки и свою нумерацию?

— Да. На башне был нарисован белый круг, вверху которого была звезда, от нижних лучей которой отходили две линии, образуя латинскую цифру II. В моей роте были танки с четными номерами — 26, 28, 30, и так далее. Позывные для связи часто менялись, то «Тюльпан», то «Роза». Постоянными оставались только сигналы для взаимодействия в бою, например сигнал «111» означал: «Атака! Вперед!»

— Танки бригады вели огонь на ходу?

— От стрельбы с ходу толку почти никакого. Постоянно тренировались в стрельбе с короткой остановки. Командир танка давал команду: «Короткая!» Механик-водитель останавливал машину ровно на две секунды, за это время успевали произвести более-менее прицельный выстрел. И, не дожидаясь команды командира на продолжение движения, механик срывал машину с места. Этот маневр был отработан до автоматизма. А вообще, мы даже в атаке «лоб в лоб» открывали огонь только с дистанции 500 метров.

— Как танкисты относились к своим боевым машинам — «все равно сгорит!» или как к «живому и родному человеку»?

— Отношение экипажей к танкам было любовное, за машинами следили. Таких разговоров — «да гори эта железяка синим пламенем, все равно подобьют!» — я не слышал.

— Иерархия в экипажах соблюдалась строго?

— Нет. Дистанция между офицером, командиром танка, и сержантами экипажа строго не соблюдалась. Жили в экипажах как одна семья, автономия, хотя командиров уважали. Но если честно говорить, у нас почти не было экипажей, воевавших в одном составе больше 2–3 месяцев. Все погибали или были ранены… При всех своих сильных сторонах танк Т-34 был довольно уязвимым, и в «соревновании между снарядом и танком» нам часто не везло. 88-мм немецкая пушка насквозь прошивала лобовую броню Т-34. «Текучка кадров» из-за смертности в боях была страшной. Экипажи толком знакомились между собой только в обороне или на переформировке.

— Проводился ли «малый ремонт» танка на поле боя?

— Замена гусеничного трака всегда проводилась на поле боя. У меня при переправе через Неман немецким снарядом разбило гусеницу, так весь ремонт мы производили под немецким огнем, но нас хорошо прикрыла наша пехота и другие танки роты.

— Когда пополнялся боекомплект?

— Только после боя. На старой «тридцатьчетверке» боекомплект был 101 снаряд, на Т-34–85 всего 55 снарядов, 15 в башне и 40 в «чемоданах». Этого хватало, у нас в бригаде не брали снаряды сверх комплекта и никто НЗ не делал.

Я всегда следил, чтобы в танке кроме бронебойных снарядов было еще пять подкалиберных и пять шрапнельных снарядов.