Я схватила Джуда за руку и потянула за собой к входной двери. Побыстрее бы выбраться из этого сумасшедшего дома.

– Спокойной ночи, мам.

– Люсиль Рослин Ларсон! – закричала она нам вслед. – Убирайся наверх немедленно. А вы, мистер Райдер, убирайтесь вон из моего дома, пока я не вызвала полицию!

Злости в ней не осталось – мама была в отчаянии.

– Нет, мам! – завопила я в ответ, спуская с поводка весь накопившийся внутри гнев. – Я иду на школьный бал, и я иду туда с Джудом, потому что я с ним, а он – со мной, а если ты не желаешь с этим мириться, тогда можешь попрощаться с единственным ребенком, который у тебя еще остался!

Я жалила ее в самое уязвимое место – и это сразу отразилось на мамином лице.

– Из-за этого парня тебя чуть не убили, Люси. – Ее голос сорвался на шепот.

Но меня раздирала злость, и до шепота мне было ой как далеко.

– Между прочим, этот парень спас мне жизнь!

Рывком распахнув дверь, я, не выпуская руки Джуда, практически спрыгнула вниз со ступенек.

Из гостиной донеслось умоляющее «Люси!».

– Вернусь к часу, – бросила я через плечо.

Теперь, когда битва была выиграна, гнев внутри понемногу унимался и только глухо порыкивал. Но это победа лишь в одном сражении, а не во всей войне. И завтра утром, черт побери, мне придется расплачиваться за все сполна. В таком случае надеюсь, что эта ночь того реально стоит.

– Все будет нормально, – вздохнув, подытожила я, заворачивая за угол дома, на подъездную дорожку.

– Когда ты сказала «пристегнись», – Джуд вытащил из кармана связку ключей, – ты не предупредила, что надо готовиться к долбаному апокалипсису.

– Не рассчитала. – Я наморщила нос. – Извини, что так получилось.

Он только отмахнулся. Но от меня не укрылось, что мамины слова серьезно его задели. Как будто стоило рассчитывать на что-то другое.

– Знаю, такие кошмарные вещи нормальные люди друг другу не говорят, – продолжала я. – Но мои родители, они… с ними все сложно, – подвернулось-таки на язык элегантное определение. Хотя вряд ли я смогу когда-нибудь объяснить весь тот хаос, что творится в семейке Ларсон.

– Люс, – Джуд остановил меня. – Мне отлично известно, какой я засранец, и в том, что называют меня именно так, нет ничего ужасного, несправедливого или неправильного. Но мне хочется думать, что человек способен меняться, и, клянусь тебе, я уже стараюсь избавиться от своей засранистости.

У него были такие серьезные глаза, что я подумала, он сейчас встанет на одно колено.

– Засранистости? – переспросила я, пихнув его локтем в бок. – Должно быть, я невнимательно читала толковый словарь.

– А этого слова там и нет. Оно из личного городского словаря Джуда Райдера.

– Здорово, – рассмеялась я, шагая на цыпочках, чтобы восьмисантиметровые каблуки не застревали в гравии. – Но чтобы ты знал: в моем личном списке засранистости тебя нет.

– Пожалуй, это самый романтичный бред, который я слышал. – Ладонь Джуда скользнула мне на талию. – Горячая крошка в охренительно красивом платье, которая врет и не краснеет, говоря, что я не засранец… Знаешь, это заводит.

– Рада, что… – Я только сейчас заметила машину, припаркованную на подъездной дорожке, и едва с каблуков не свалилась. – Это что такое?

Не обязательно было разбираться в автомобилях, чтобы догадаться, что блестящее серебристое купе наверняка стоит целую кучу денег и сто пудов привлечет внимание всех копов в радиусе десяти миль.

– Это? Тачка. – Джуд открыл передо мной дверцу.

– Надеюсь, ты не перепутал меня с одной из своих подружек на одну ночь?

– Господи, женщина, – он перегнулся через дверцу, – что мне сделать, чтобы ты внесла меня в список своих исключений из правил, а?

– В исключения из правил я не верю, – парировала я. – Я верю в честность. Да, я ужасно старомодна, но что ж поделать.

– Это «66 Chevelle»[16], – пояснил он и захлопнул дверь, не дав мне задать очередной вопрос.

– Твоя? – спросила я, едва он забрался на водительское место.

– Неа. – Джуд повернул ключ в зажигании, и двигатель взревел, оживая. – Она принадлежит одному моему приятелю.

– Приятелю из приюта для мальчиков?

Я видела, что эта тема его напрягает, – сжатые челюсти выдавали Джуда с головой, – но не могла пока понять почему.

– Неужто похоже, что у кого-то из нас есть родные, которым на нас не насрать, или работа, где платят не долбаные копейки, или, может, наследство, которое хоть сколько-то стоит, чтобы мы могли покупать себе такие тачки, а? – Положив руку на спинку моего сиденья, он, обернувшись, принялся выруливать задним ходом на дорогу.

Мама не сводила с нас глаз. Я видела ее в окне гостиной, и впервые она показалась такой же потерянной и жалкой, как и отец. Что-то тяжелое ухнуло мне в желудок, что-то очень похожее на чувство вины.

– Защищаешься, – пробормотала я, глядя за окно.

– Твои родители, походу, посчитали меня чем-то вроде жвачки, прилипшей к подошве. Ты забыла упомянуть – или предпочла не упоминать, – что сегодняшней ночью я твой парень. – Мы вырулили на Санрайз-драйв, и он выжал газ до упора. – Ну конечно, я же плохой мальчик, который мучит и обманывает бедную хорошую девочку. Так что да, остается только защищаться.

Наше первое настоящее свидание длится не более получаса, а мы уже ссоримся. Какой прекрасный повод отправить наши отношения псу под хвост! Я медленно выдохнула, стараясь не поддаться порыву и не вывалить на Джуда все, что думаю. Повернулась к нему.

– Слушай, Джуд. Извини, что я не рассказала родителям о тебе. Я серьезно прошу прощения, – добавила я, увидев, какую недоверчивую рожу он скорчил. – Но ты тут ни при чем. Это из-за них.

– Из-за них? – переспросил Джуд. Он не поверил, хотя я сказала чистую правду.

– Да, из-за них.

– И при чем же тут твои родители, Люс? – Он затормозил у красного светофора.

– При том что они – испуганные отчаявшиеся люди, которые лишились едва ли не всего сразу в жизни и боятся потерять то, что у них еще осталось. – Я теребила ручки своей сумочки, не поднимая на Джуда глаз.

Оперевшись запястьем на руль, так что ладонь свешивалась сверху, он поглядел на меня.

– И что же случилось в их милой жизни за симпатичным белым заборчиком, что они стали такими испуганными и отчаявшимися, а?

Джуд издевался над нами, издевался над моими родителями, но он просто ничего не понимал, не мог понять, а я никогда не смогу объяснить ему то, что и сама не понимаю. У меня было только одно объяснение, которое я могла дать.