я любима; мое самолюбие и тщеславие страдали от этого втайне, но я была слишком горда, чтобы жаловаться; я считала бы себя униженной, если бы мне выразили участие, которое я могла бы принять за жалость. Однако, когда я была одна, я заливалась слезами, отирала их потихоньку и шла потом резвиться с моими дамами».

Летом двор перебрался в дворцовый комплекс Петергоф, находившийся у Финского залива в девятнадцати милях от столицы. Екатерина так описывала жизнь там:

«Мы часто прогуливались пешком, верхом и в карете. Мне стало ясно как день, что все приближенные великого князя, а именно его воспитатели, утратили над ним всякое влияние и авторитет; свои военные игры, которые он раньше скрывал, теперь он производил чуть ли не в их присутствии. Граф Брюммер и старший воспитатель видели его только на публике, находясь в его свите. Остальное время он проводил в обществе своих слуг, буквально в ребячествах, неслыханных в его возрасте, так как он играл в куклы. Великого князя невероятно забавляло, когда он заставлял меня выполнять строевые упражнения, и благодаря ему я научилась стрелять из ружья с точностью опытного гренадера. Он заставлял меня стоять на часах с мушкетом в руке у дверей в наши покои».

Во многом и сама Екатерина напоминала ребенка. Она любила «резвиться» с молодыми фрейлинами ее маленького двора, вместе они все еще играли в такие игры, как жмурки. Однако в глубине души она очень серьезно готовилась к браку.

«По мере того как этот день приближался, моя грусть становилась все более и более глубокой, сердце не предвещало мне большого счастья, одно честолюбие меня поддерживало; в глубине души у меня было что-то, не позволявшее мне сомневаться ни минуты в том, что рано или поздно мне самой удастся стать самодержавной русской императрицей».

Постоянное нервное возбуждение Екатерины проистекало вовсе не из-за страха перед интимными моментами, ожидавшими ее в первую брачную ночь. Она ничего не знала о подобных вещах. На самом деле накануне брака она была так невинна, что даже не ведала о различиях двух полов. И не имела никакого представления о том, что за мистический акт должен быть исполнен, когда женщина ложится с мужчиной. Кто и что должен делать? Как? Она расспрашивала своих фрейлин, но те были столь же невинны, как и она. Однажды июньским вечером они устроили импровизированный девичник в ее спальне, положив на пол матрасы, включая и матрас Екатерины. Прежде чем лечь спать, восемь взволнованных и переполненных чувствами молодых женщин обсуждали, как выглядят мужчины и как устроены их тела. Ни у кого не было особой информации, их разговоры были невежественными и не принесли никакой пользы, поэтому Екатерина сказала, что утром она поговорит с матерью. Она так и поступила, но Иоганна, которую саму выдали замуж в пятнадцать лет, отказалась отвечать. Более того, она «сильно бранила» свою дочь за ее непристойное любопытство.

Императрица Елизавета знала, что отношения между Екатериной и Петром были далеко не идеальными, но считала это затруднение временным. Великий князь, возможно, еще недостаточно возмужал для своего возраста, однако брак мог сделать из него настоящего мужчину. В этом отношении она полагалась на Екатерину. Как только молодая женщина окажется в его постели и пустит в ход свои чары, приумноженные ее свежестью и юностью, она заставит его забыть об играх со слугами. В любом случае чувства жениха и невесты имели второстепенное значение, по сути, у этих молодых людей не было выбора: они должны были вступить в брак, независимо от того, хотелось им того или нет. Они, разумеется, знали об этом и по-разному относились к подобной перспективе. У Петра состояние глубокой подавленности сменялось мелочным бунтом. Временами он готов был вымещать свой гнев на первом, кто подворачивался под руку. Реакция Екатерины была иной. Она приехала в Россию, выучила русский язык, ослушалась отца и приняла православие, прилагала много усилий, чтобы понравиться императрице, и она должна была выйти за Петра, несмотря на все его недостатки. Пойдя на все эти жертвы и уступки, она не готова была все бросить, вернуться домой и зажить тихой жизнью с дядей Георгом.

Между тем размах свадьбы, а также сложности, связанные с ее подготовкой, заставили даже нетерпеливую Елизавету дважды переносить дату. Наконец, церемония была назначена на 21 августа. Вечером 20 августа по городу разнесся грохот артиллерии и колокольный перезвон. Екатерина сидела рядом с матерью, на время они забыли о своих разногласиях и враждебности друг к другу. «У нас состоялась долгая теплая беседа, она наставляла меня по поводу моих будущих обязанностей, мы немного поплакали вместе и расстались очень нежно».

В тот момент мать и дочь пережили общее унизительное разочарование. Иоганну, навлекшую на себя гнев и отвращение императрицы, едва выносили при дворе. Она знала об этом и не питала никаких иллюзий насчет привилегий, которые мог ей предоставить брак дочери. Иоганна до последнего надеялась, что ее мужа, отца невесты, пригласят на бракосочетание. За этим желанием не скрывалось никакой страсти и любви к Христиану Августу, в ней говорила лишь ее уязвленная гордость. Она хорошо понимала, что нежелание Елизаветы приглашать Христиана Августа было подобно пощечине для нее и для ее мужа. Иоганна да и весь мир теперь видели, в каком положении она находилась.

Это было непросто объяснить ее мужу. Месяцами Христиан Август писал из Цербста, умолял Иоганну получить у императрицы приглашение, которого он, совершенно очевидно, был достоин. Иоганна долго надеялась, что это приглашение все же будет выслано, говорила мужу, чтобы он готовился, что приглашение будет отправлено со дня на день. Но этого так и не случилось. В конце концов, Христиану Августу объяснили, что императрица не осмелилась пригласить его из-за сложившегося в России общественного мнения и отрицательного отношения к «немецким принцам». Несмотря на это, принц Гессенский, герцог Гольштейнский и другие немецкие дворяне в то же самое время находились при русском дворе. Более того, среди приглашенных были также два брата Иоганны, оба – немецкие принцы, Адольф Фридрих, наследник шведского престола, и Август, унаследовавший от него титул принца-епископа Любека. Эти двое, приходившиеся Екатерине дядями, должны были присутствовать на свадьбе, но ее отца не пригласили. Это являлось вопиющим оскорблением, однако Иоганна ничего не могла поделать.

Екатерина тоже надеялась, что ее отца пригласят. Она не видела его полтора года. Екатерина знала, что отец переживал за нее, и до сих пор верила, что он был способен дать ей привычные для него простые и прямолинейные советы. Но желания и надежды Екатерины никого не интересовали.