— Согласна, — сказала тетя Хелена неожиданно бодрым и ясным голосом. — Думаю, это наш выигрышный билет.

— Вам помочь его надеть? — Дейзи разгладила юбку, все еще думая, кто же опаснее — мать или тетка.

— Нет, ягненочек, не нужно.

Дейзи подождала, пока тетка втиснулась в корсет, ее пышный зад вздымался гребнем, пока его не утянуло тугое белье. Платье сопротивлялось уже не так сильно, и Дейзи помогла справиться с застежкой наверху.

Я часто здесь гулял и прежде, но прежде земля не уходила из-под ног.

Тетя повернулась к ней и со смехом покружилась, лобстеры поплыли среди птичек в клетках.

Дейзи тоже засмеялась и подумала, что никогда прежде не замечала, до чего же тетя Хелена хорошенькая, прямо белокурая Оливия де Хэвилленд[19]с ее пухлыми щечками.

Люди стоят и смотрят, но мне все равно, ведь только здесь мне так хорошо.

Музыка внезапно смолкла, и печальный, знойный голос Джули Лондон[20]сменил Вика Дамоне. Джули снова выплакивала реку, что случалось всякий раз, когда на мать Дейзи накатывало особое настроение.

Дейзи услышала ее шаги на лестнице, ее цок-цок с четким, тихим ритмом, нарушаемым лишь легким сомнением перед каждым шагом. Мать постучалась, прежде чем повернуть ручку. Дейзи поняла, что тетя Хелена не слышала шагов, — она быстро повернулась на звук.

Ты говоришь теперь, что одинок…

Дверь открылась, вошла мать Дейзи в пышном платье из ярко-синего, цвета барвинка, муслина, расшитого золотыми тиграми. Темные волосы были зачесаны назад, открывая бледно-голубые круглые сапфиры в ушах. Дейзи с удивлением отметила, что сапфиры почти такого же оттенка, как подол платья.

— Мамочка, — сказала Дейзи. — Ты красавица.

Мать рассмеялась, красный-красный рот растянулся в довольной улыбке.

— Хелена, ты его помнишь? — Она расправила юбку и покрутилась, как тетя Хелена минуту назад. — Я сшила его из куска ткани, который дедушка привез из Индии. Подумала, будет забавно.

Тетя изумленно смотрела на нее.

— Ты вроде бы собиралась сшить из него подушки. Для Тайгер-хауса, ты ведь говорила. Ты сказала, что на два платья его не хватит.

— Ну да, — кивнула мать Дейзи, теребя пальцами муслин. — Но подушки — это скучно. Так что теперь это платье. — Она подмигнула Дейзи: — И только посмотрите на нее, разве она не очаровательна?

Губы матери раздвигались, обнажая белые зубы, ее рука описывала идеальную дугу, чтобы поправить пояс, и Дейзи показалось, что она наблюдает за пантерой или еще каким-то диким животным, которое только что пообедало и теперь довольно облизывается. Может, подумала Дейзи, это то самое нечто, о котором говорила мать. Дикое и прекрасное и в то же время — страшное.

Она не могла заставить себя взглянуть на тетю в ее мятом платье, с лобстерной досадой на губах.

— А тетя Хелена? Она сегодня прекрасна, правда, милая?

— Да, — ответила Дейзи, вдруг разозлившись на мать. — Я переоденусь, — пробормотала она и выбежала из комнаты.

В своей комнате она сняла халат и осмотрела себя в зеркале. Погадала, какими же будут ее груди, когда наконец появятся. Пока это был лишь намек, а не грудь, — незавершенные наброски вроде тех, что она видела в музее, куда ее водила мать. Вспомнила горничную Уилкокса, ее искусанные груди. И отвела взгляд. Порывшись в шкафу, вытащила свое праздничное платье. Это был белый льняной сарафан с большими жесткими оборками и красным шелковым кушаком. Мать сдалась и выпустила подол, так что пышная юбка теперь была на два дюйма ниже колена, благодаря этому Дейзи чувствовала себя более взрослой. Положив платье на кровать, Дейзи увидела возле подушки записку, написанную твердым почерком матери, поверх записки лежала маленькая круглая брошка с жемчужинами.

Для моей милой Дейзи.

Я уверена, ты будешь самой красивой девочкой на празднике.

Приколи ее к своему кушаку.

С любовью, мама.

Дейзи захлестнула волна любви к матери, и вся злость на эти ярко-красные губы, растянутые в тигриной улыбке, испарилась.

Справившись с платьем, она оглядела себя в зеркале и вздохнула. По-прежнему выглядит как младенец. Достав из тайника помаду, она накрасила губы холодным розовым тоном. Пока она морщила лицо и чмокала губами, за ее спиной вдруг возник Эд.

— Твоей матери это не понравится, — сказал он.

— Подумаешь, — ответила Дейзи, но все же стерла помаду тыльной стороной руки. — Сколько раз тебе говорить, Эд Льюис, нечего за мной шпионить.

— Я не шпионил за тобой, — возразил он. — Ты могла видеть меня в зеркале. Выглядишь привлекательно.

— Адовы колокольчики, кто так говорит — привлекательно?

— А кто говорит — адовы колокольчики?

— Не задавай глупых вопросов. Сколько сейчас времени?

Эд глянул на свои швейцарские армейские часы, тетя Хелена подарила их ему после того, как увидела, как он бережно относится к своему ножу.

— Шесть тридцать. Тайлер придет в восемь.

Дейзи дернула плечом:

— Я знаю. Тебя не спрашивали.

— Нет, но ты об этом думала, — сухо сказал он.

— И почему ты вечно воображаешь, будто знаешь, о чем я думаю? Ты такой всезнайка.

Он промолчал, и Дейзи захотелось ударить его по лицу. Потому что так оно и было — Эд знал, о чем она думала.

— И к тому же, — продолжала она, — это наводит жуть. Вот почему у тебя и нет подружки. Ну и что с того, что мне нравится Тайлер? По крайней мере, мне кто-то нравится.

— Да, — задумчиво согласился Эд.

Дейзи повернулась к зеркалу и принялась прилаживать брошку к кушаку.

Самая красивая девочка на празднике.

Она видела, что Эд смотрит на нее, в этой своей манере, точно она бабочка на булавке.

— Почему он тебе нравится?

— Что значит — почему он мне нравится? — удивилась Дейзи. — Он всем девочкам нравится. Даже мама считает его красивым.

— Потому что он красивый, — сказал Эд, скорее себе. — Вот почему он тебе нравится.

— Не только поэтому, он еще и в теннис хорошо играет. — Дейзи замолчала. Она почувствовала себя глупо. — Не знаю. Почему ты такой странный?

— Значит, потому что он красивый и хорошо играет в теннис.