что тем же странным душком начинает попахивать и трагикомедия с ее старшей подругой, Китаэ-сан, еще большей бездельницей, чем сама Сан-тян. Случайно ли, что у такой вальяжной аристократки сакральнейший символ ее семейного счастья — любимый кот Сансё — начинает вонять на всю округу так, что жалуются соседи? И случайно ли именно ее безропотный супруг Араи, который вырос в горах и всю жизнь боготворил свою венценосную жену, задумывается, не убить ли ее священного котика прямо на горном склоне — хотя бы из сострадания, ведь бедолаге ни за что не выжить в дикой природе?

Но считать ли простым совпадением, что сразу после возможной «ликвидации» кота (что вовсе не исключено, ведь свидетелей не было!) сгинувший муж Сан-тян расцветает горным пионом на все той же горе? И что, вообще, там на склоне за водопад, и что за расщелина? Не обитель ли бога самой горы, к которому и улизнула в итоге кошачья душа Сансё?

Для японского глаза таких загадок в повести хоть отбавляй. Несмотря на, казалось бы, предельно реалистичный антураж, хорошо узнаваемые мистические намеки из полузабытого фольклора пульсируют в ткани повествования, складываясь для внимательного читателя в некий зудящий фон, похожий на тревожную музыку в фильме о привидениях. Ибо в хороших японских текстах любые контакты героев с природой неизменно сакральны, канонизированы и имеют свои толкования.

Но так или иначе на протяжении всей повести, а затем и в каждом из трех рассказов происходит, по сути, одно и то же: главные герои теряют себя, и их пожирает лесная нечисть. Самая разная. Призраки, демоны, оборотни — несть числа существам, кого японцы издревле называют словом «ёкáй».

Иногда, впрочем, они возвращаются. Но…

«— Тебе больше не нужно быть похожим на моего мужа! Прими ту форму, которую сам захочешь!!» — кричит Сан-тян подобию своего супруга. И тем самым снимает заклятие ёкаев: монстр на глазах исчезает, а сам муж превращается в то, чем хотел стать всю жизнь (пусть даже о том и не подозревал), — в прекрасный горный цветок.

* * *

И хотя все главное повествование ведется от лица самих героинь, особого сочувствия к ним не испытываешь. Что делать, дорогая? В мире договорных отношений всегда туговато с состраданием. Максимум, на что ты можешь рассчитывать, — это на эмпатию. На вежливое, приличное и даже модное осознание глубины твоей трагедии. Которое никак тебя не изменит и не спасет. Ну, разве что поможет «желторотой молодежи» выдать твой старенький холодильник за новый, чтобы продать подороже на сетевом аукционе. Спасибо, ребятки, здорово мы всех обдурили, можете «есть-сколько-влезет», я угощаю. Ну а сама возьму-ка вон то бэнто. С угрями сразу из четырех разных рек. Такого деликатеса я еще точно в жизни не пробовала. Просто счастье какое-то…

Но вот какой авторский штрих не выходит из головы до самого конца повести: более-менее счастливой из всех пяти пар героев повести выглядит только самая юная и еще не женатая парочка — Сэнта и Хаконэ-тян. Которые, как явно подчеркивает автор, даже и не думают торопиться со свадьбой. «Может, это потому, что нам хочется еще немного поотличаться друг от друга?» — говорит малышка Хаконэ.

«Ну, что ж, — соглашается с ней Сан-тян. — Весьма проницательный взгляд на семейную жизнь!»

Как уже заметил дотошный японский читатель, герои в историях Юкико-сан стараются не смотреть в зеркала. Но когда наконец заглядывают, в тех зеркалах вдруг начинают отражаться те, кем они являются на самом деле. Существа, утратившие всякий человеческий вид. Которым, как правило, требуется несколько секунд, чтобы стянуть свои разбегающиеся черты в подобие хоть какого-нибудь лица. И — продолжить свою «иновидную» жизнь рядом с вами.

Все социальные роли в вашей Муре-Деревне давным-давно разыграны, повторяют они. Правила там просты, и выполнять их для нашего брата совсем несложно. Уже очень скоро «новая нечисть» окончательно завладеет миром людей. Так что будь такой же, как я — твой верный Соломенный Муж. Со мной не пропадешь! Беги за мной, на полшага сзади, дыши ровнее, не заноси ногу слишком высоко. И все у нас с тобой будет тип-топ… Как и с остальными инструментами моей жизни.

Согласна ли ты, дорогая?

* * *

О раннем детстве Юкико-сан официально известно не много: родилась и выросла в городке Хакусан, затерянном меж гор префектуры Исикава. Зачитывалась детективами Агаты Кристи, Конан Дойла, Эдогавы Рампо, обожала комиксы в жанре хоррор.

Так обычно вкратце пишут о ней на английском. Но вот тут давайте уточним. То были не просто комиксы и не просто хоррор. А ни много ни мало миры демиурга Мидзу́ки Сигэ́ру (1922–2015) — создателя «галереи образов новой японской нечисти». Гениальный художник и дотошный фольклорист, он еще с 60-х годов не просто собирал и фиксировал образы всех чудищ, демонов и оборотней с окрестных лесов-полей-и-рек, но еще и скрещивал их с современными людьми (для улучшения обоих видов, не иначе). Да при этом сочинял о них все новые и новые оригинальные истории. Его «Щелкунчик Китаро» — потустороняя сага о мальчике, рожденном на кладбище и возглавившем банду самых отмороженных призраков из ближайшего леса, — пережил уже около двух сотен серий аж в четырех мультсериалах, первый из которых вышел на экраны еще в 60-х, а последний был выпущен совсем недавно, в 2018 году. Без преувеличения можно сказать, что на приключениях одноглазого мальчика с кладбища так или иначе выросли все ныне живущие японцы.

Но Юкико, выросшая на монстрах Мидзуки-сэнсэя в 80-е годы, с детства испытала на своей шкуре одну простую вещь: когда окружающие тебя люди врут, они превращаются в призраков. И порой нужно очень сильно постараться, а то и пожертвовать чем-нибудь, чтобы вернуть их обратно в люди. Чему, похоже, и решила в итоге посвятить себя Юкико-сан.

В средних классах откровенно скучала и «от нечего делать» руководила школьной секцией любительниц мягкого тенниса. Писать начала опять же «от скуки». И хотя ее рассказы стали награждать призами и выдвигать на городские литконкурсы, досадное чувство, что время жизни в глухой провинции уходит впустую, не покидало ее все юные годы. Ей казалось, что в жизни она получается совсем не такой, как на самом деле.

И вот тут семья Юкико — о, боги из машины! — наконец-то переехала в Токио. Где она тут же, еще не окончив школы, поступила на театральные курсы своего кумира — известного актера и режиссера Мацуо Судзуки. С которым, как выяснилось, давно уже переписывалась в соцсетях. И рассказывала ему о том, что ее детство прожито зря. Что с людьми в японской патриархальной «муре» вообще ничего