Он смеется, и я не знаю над чем: над своей шуткой или над тем, что я ему рассказала. Я знаю, что у моего отца довольно спокойное отношение к наркотикам. Когда-то он выращивал травку в сушильном шкафу. Когда мне был 21 год, мой друг покончил жизнь самоубийством, и папа дал мне косяк, который назвал Rocky Death Black, со словами, что это вырубит меня гораздо эффективнее, чем любое успокоительное по рецепту. «Я думаю, тебе лучше не приходить в сознание до похорон. После этого возвращайся в строй». Я рыдала в его джемпер, пока тот не промок.

Когда я вспоминаю свое подростковое поведение, меня это повергает в замешательство и шок. Мое «сойти с рельсов в подростковом возрасте» – это тема, которая по сей день обостряет каждую нашу с мамой беседу. Между 13 и 16 годами я попадала в опасные ситуации, болтаясь с друзьями гораздо старше меня, тоже хулиганами. До ухода за больными я жила хаотично. Моим стилем жизни было саморазрушение. Раньше я думала, что сестринское дело спасло мне жизнь с его правилами, моральными нормами и добрыми людьми. Но те старые друзья не были плохими. Они относились ко мне, как к сестре, и их жизнь была полна моральных кодексов, причем этот список был явно длиннее, чем Кодекс профессионального поведения медсестер. Моя своенравная юность наравне с уходом за больными сделала меня тем, кто я есть: не дьяволом и не ангелом, а сложным человеком, состоящим из света и тьмы, как и все мы, который изо всех сил старается быть лучше. Надеюсь, у меня получается. Одно дело причинить вред себе. Но создать угрозу жизни моему брату, которого я обожаю? Это выше моего понимания. Он младше меня почти на год, и какое-то время мы даже учились в одном классе. Мы выросли неразлучными. Почти каждое мое воспоминание о раннем детстве связано с братом.

– Зачем мне было это делать? – я делаю еще глоток вина.

Папа затягивается и выдыхает новые облака. Он откидывается на деревянный стул.

– Я бы не беспокоился об этом, – наконец, говорит он. – И больше ничего такого мне не рассказывай. Ошибки и сожаления должны остаться между тобой и луной.

Он умеет говорить, мой папа. И он понимает тишину. Но это молчание кажется опасным. Я думаю обо всех направлениях, в которых могла пойти моя жизнь. О друзьях, которые оказались в тюрьме и вышли из нее. И как легко на этом месте мог бы оказаться мой отец. Или я. Я смотрю на своего папу, луна висит на небе ровно позади него.

* * *

– Майкл, 23 недели, палата номер шесть, отсек номер два. Его отец сидит в тюрьме, а мама на реабилитации после черепно-мозговой травмы. Ночью у Майкла было кровоизлияние в мозг с прорывом в желудочки, и он нестабилен на дофамине. Сегодня утром нам нужно снова поставить его на осциллятор. Мы пытались организовать для его отца Дэнни освобождение на день, чтоб он приехал к сыну, – она делает паузу, – он ударил беременную ногой в живот, а затем сбросил ее с лестницы. Она приземлилась на бетон.

Как и другие медсестры, сидящие в ординаторской, я слегка качаю головой, но продолжаю записывать важную информацию на листе для сдачи смены. Дежурная медсестра – продвинутый неонатолог, от нее все еще пахнет ночной сменой: запахом, который я чувствую на приличном расстоянии: кофе и грушевые леденцы. Наряду с варикозным расширением вен, болями в спине и симптомами посттравматического стрессового расстройства кофейный запах является почти неизбежным и неприятным побочным эффектом работы. Она делает паузу. Она видела все это раньше и даже кое-что похуже.

– Кристи, ты можешь присмотреть за ним, пожалуйста? Если они согласятся, то папу Майкла будет сопровождать тюремный надзиратель, так что нам нужно освободить место вокруг кровати и не забывать о других родителях.

Я киваю, но у меня подкосились колени. Осциллятор, обеспечивающий вентиляцию легких самому больному из всех младенцев, – страшная вещь, как и уход за недоношенным ребенком с опасным кровоизлиянием в мозг, которому нужны вливания дофамина и адреналина. Решающее значение имеет безупречная дозировка и технические навыки. Но меня беспокоит не это.

«Ударил ногой в живот и сбросил с лестницы». Что за монстр мог это сделать? И как я притворюсь, что не считаю его монстром? Я ни на секунду не задумываюсь, не был ли этот чудовищный поступок продиктован обстоятельствами. Вместо этого к лицу приливает кровь. Я молюсь всем богам, которых знаю, чтобы они не выпустили этого человека, чтобы он никогда не увидел сына и чтобы я могла сосредоточиться на заботе о Майкле – и без этого непростой задаче. В других отделениях одни палаты загружены, другие пустуют. Но не в отделениях для новорожденных специального ухода (SCBU) и не в отделениях интенсивной терапии и реанимации новорожденных (NICU). Они заняты круглый год, а в июле еще и жарко – жарче, чем можно было себе представить. NICU распахивает двери, и мы думаем, делаем и бегаем 12,5 часов подряд. Мне нравится быть настолько занятой, чтобы посмотреть на часы в 8 утра и очнуться вечером, не имея при этом понятия, как это произошло. Сердца младенцев бешено бьются, и наш темп им вторит. Эти младенцы – будущие люди – похожи на шторм, налетевший из ниоткуда. Они напоминают медсестрам, что взрослые – далеко не главные. Цифры на мониторах говорят нам, что все в порядке, стабильно, а в следующую минуту – кровоизлияние в мозг, некроз участка кишечника, опасная для жизни инфекция. В отделении интенсивной терапии недоношенных детей выхаживают до тех пор, пока они не будут готовы к жизни, и до этого момента многое может пойти не так: инвагинация, менингит, сепсис, судороги, пневмония, некротизирующий энтероколит. Я заботилась о младенцах, чьи органы – кишечник, почки, мозг – «рождались отдельно» от их тела. И о детях, у которых сердце, почки, кишечник развились неправильно.

Помимо младенцев, мы видим и их родителей. У любой матери может родиться недоношенный ребенок, и мы не всегда знаем, почему так происходит. Но есть группы высокого риска, более склонные к преждевременным родам, и отделение заполнено молодыми женщинами, бедными женщинами, наркоманками, беженками, пациентками с привычными выкидышами. Четырнадцатилетняя девочка поступает с подозрением на аппендицит и рожает в больничном туалете. У женщины, страдающей депрессией, все руки в шрамах, и для ухода за ней пригласили медсестру, специалзирующуюся на психическом здоровье. В прошлом году у другой женщины ребенок родился уже мертвым, а годом ранее