вот его достижение — он организует производство посуды под целительную зюкинскую, и потечет она во все концы.

Известно, что ждало Кирпикова в поселке. Пломба на источнике. Изобретатель сел и подумал: да ведь и стеклотару можно было завозить.

А мимо него ходили одинаково одетые одинаковые люди. «Сашка!» — говорили они, хлопая его по плечу, но он никого не узнавал. Мужчины ничем не отличались от женщин, только разговорами. По словам-паразитам можно было угадать мужчин. Женщины вздыхали по поводу иссякающей воды и дружно прибеднялись. Назывались драконовские цифры за литр. Вася, одетый отлично от всех, разводил руками: «Всюду бюрократы!»

В полной темноте ударились вначале лопаты, потом лбы. Лбы уперлись друг в друга, и примерно полчаса шла игра в упрямые козлики. Но козлики бодались на свежем воздухе, им было хорошо. А это бодание было под землей. Наконец лбы устали.

— Зажги спичку, — сказал один шепотом.

— А фонарика нет? А то, может быть, газ.

— Газ? Ну тупарь! То-то лоб у тебя как чугунный.

— Мы еще незнакомы, а уже на «ты», — обиделся первый.

— Перебьешься, — сказал второй и зажег спичку.

В первом с некоторым трудом можно было угадать Делярова, второй представился горным техником Михаилом Зотовым, племянником староверов Алфея Павлиновича и его жены Агуры. Супруги Зотовы выписали его, так как помолодели настолько, что решили усыновить кого-либо. В Доме малютки была очередь на пять лет вперед, и супруги вспомнили о племяннике. Он приехал, насмотрелся на чудеса, творимые водой, а тут как раз запрет. Вспомнив специальность, полученную в техникуме, племянник углубился.

Деляров же копал с другой стороцы. Вот они и столкнулись.

— Перед спуском в шахту я намечал направление по звездам, — сказал Деляров. — Но сегодня я спустился до звезд.

— А я шел в порядке бреда, — сказал Михаил. — В техникуме я как раз ориентацию завалил, а по компасу не рисковал, тут я пару раз напарывался на железо, на блок цилиндров, на колесо, на целый трактор. А ты?

— Не говорите мне «ты».

— Ты что, секретарь у большого начальника? Моложе меня небось.

Деляров вспомнил, что он теперь только по паспорту в годах.

— Да, я встречал железо, — ответил он. — Коленчатый вал я узнал, а вот такое, с зубьями…

— Хедер от самоходного комбайна? Цельношнековый? — спросил Михаил. — Он мне тоже попадался. По кругу ходим.

— А где вода?

— Спроси ее, — резонно ответил Михаил.

Решили разойтись каждый влево перпендикулярно тоннелю, потом дважды через двадцать метров, сделав повороты под прямым углом, сойтись и еще подумать.

— Я ищу не для себя, — сказал Деляров. — Это не моя идея.

— Это твое личное дело, — отвечал Михаил.

Разошлись.

Копали сутки.

Снова встретились.

— Ты, брат, полысел, — сказал Михаил, зажигая спичку. — Так чья это идея?

— Моей невесты Раи.

— Сколько ей?

— У нас все равны, — ответил Деляров.

— Ладно. Воды-то нет.

— Нет. Но железа — буквально залежи.

— Знаешь, друг, — сказал Михаил, — давай плюнем на эту воду, будем железо добывать. На одном металлоломе озолотимся.

— Есть и целые части. Даже в масле.

— Отсортируем.

Тетка Михаила Агура и вероятная подруга Делярова Рая тоже столкнулись лбами. Они несли обед и заблудились в катакомбах. Агура села и стала плакать. Рая плакать не стала. Она раскрыла сверток и стала есть.

— Не трать жидкость, — сказала она Агуре. — Кто-то должен выжить, так что спасайся. У тебя кто под землей? Муж?

— Племянник.

— Ну и не реви. Если выбирать из двух зол, то надо нас. Ну, спасутся они, и что толку? А мы спасемся и родим. Ты как настроена?

— Рожать, —  прошептала Агура.

— Ну и ешь! Открывай кастрюли! А мужиков хоть всех под корень. Никто и не заметит, что исчезли. Скоро вообще искусственное осеменение начнется.

Деляров и Михаил нашли женщин по запаху пищи. Дусина стряпня понравилась Михаилу больше, чем староверские остывшие щи Агуры. А Деляров с удовольствием похлебал щец. Насытился и сообщил:

— Железо будем добывать. Феррум.

— Юноша, — заметила Рая, — это сон в летнюю ночь.

— С кем сон? — спросил Михаил, придвигаясь.

— Утром разглядим, — ответила Рая, не отодвигаясь.

Деляров обреченно думал: «Агуру надо у Алфея Павлиновича отбивать. Агуру. У староверов порядки строгие, заживем дисциплинарно. И Рая будет все же родня».

— Какие у вас щи питательные, — сказал он Агуре. — Сами готовили?

— Сами, — прошептала Агура.

— Вот и славненько, — похвалил Деляров, облизывая ложку и пряча ее за пазуху. — Давайте обмозгуем вот какой вопрос. Так как вода — голый абсурд, то ввиду наличия железа надо скинуться на большой магнит. Думаю, что-нибудь около сотни на брата.

— Разбирается, — одобрил Михаил.

— Ну так! — ответила Рая.

На обратном пути две черные мыши перебежали им дорогу.

16

В красном углу, где с весны стояла фотография Маши и куда Кирпиков привык поглядывать и желать Маше всего хорошего, вновь стояла икона. Кирпиков вошел, привычно глянул и привычно сказал: «Ну как дела, Мария?» — и обрезался: икона. Кирпиков нашел фотографию Маши на столе. Прислонил ее к слитку нечаянно сделанного стекла. Потом разулся, сгрудил половики, лег. Казалось, будет провальный сон, но когда человек намучился, он не может сразу уснуть. Кирпиков покосился — Маша смотрела на него, и казалось, что она здесь, потому что фотография была сделана в поселке и будто Маша оставила себя здесь, а теперь другая. И прежней Маше, с которой играли в память, хотелось бы рассказать сон, который давно его мучил. Он начал сниться в Померании в санбате, потом в госпитале и после него, да иногда и сейчас. Он думал, что если бы он рассказал его Маше, то она бы быстро забыла, а от него он бы отвязался. Он думал, что это был сон о ранении.

Будто бы есть такое лекарство, которое спасет многих-многих от смерти. Так как Кирпиков знает, где аптека, посылают именно его. Она рядом, и он удивляется, что другие не видят. «Иди, — говорит главный. — Великая тебе будет награда». Кирпиков бежит. Тяжело бежать. Сбрасывает с себя амуницию, разувается и вот-вот добежит, но земля вдруг поднимается у ног стеной, он карабкается, ползет, но стена все круче, и вот вертикально уже, и не за что ухватиться. Он срывается и падает. «Стреляйте, — говорит главный. — И этот обманул».

Этот сон Кирпиков рассказывал Варваре, и она ему свой, о трех женщинах. Но ни от нее, ни от него сны не отступились. Видимо, даже после такой жизни они не научились освобождать друг друга. Сейчас, чтобы заснуть, Кирпиков был бы рад и этому сну, он уже не испугал бы его, но не спалось. Давило сердце, но