Сам Агриппа тем временем внимательнейшим образом наблюдал за всем происходящим, чтобы не пропустить той единственной минуты, когда надо будет дать команду на атаку разошедшихся во все стороны плавучих крепостей Антония. И такой момент настал!

— Сигнал всеобщей атаки! — прокричал Агриппа, увидев, что неприятель окончательно обнажил свои фланги.

На флагманской либурне взревели сигнальные трубы. На мачте взвился красный флаг — означающий начало кровопролития. Луций и Арунций немедленно со всеми своими кораблями бросились в атаку, стремясь, пользуясь превосходством в скорости, зайти во фланг, а потом и в тыл противнику. И то, и другое им удалось без особых трудностей. Вскоре обе фланговые эскадры Антония оказались практически окруженными и были вынуждены отбивать атаки вездесущих либурн со всех сторон.

Сам Агриппа тоже не терял времени даром. Обеспечив перевес на флангах, он немедленно устремился в атаку всеми силами центра в промежуток между неприятельской эскадрой Юстия и разошедшимися в разные стороны эскадрами Гелия и Целия. Вскоре и весь центр Антония вынужден был уже биться в полном окружении. Теперь, как и планировал Агриппа, каждую из плавучих крепостей Антония атаковало три или четыре либурны, но и несмотря на это успеха достигнуть было не просто. Либурны ломали противникам весла и рули. При этом многие из нападавших судов сами становились жертвами метательных снарядов и шли на дно с пробитыми корпусами. Высокие борта и защита из нескольких слоев бревен надежно защищала плавучие крепости от наскоков мелких судов. Но Агриппа не был бы Агриппой, если бы не предусмотрел еще одного сюрприза, который, судя по всему, и оказался решающим. Корабли Агриппы имели множество зажигательных приспособлений, о которых не удосужился позаботиться Антоний. На плавучие крепости был обрушен шквал горящих копий и стрел, летели запущенные катапультами факелы и горшки с гашеной известью для ослепления команды. Против этого у плавучих крепостей не было никакого оружия. А потому они сгорали, но не сдавались. И с той и с другой стороны сражались солдаты, прошедшие одинаковую школу римской выучки, а поэтому схватка была особо ожесточенной. Уступать и отступать не желал никто!

Перевес на всех пунктах битвы был за Агриппой. Однако он уже ввел в дело все свои резервы, в то время как у Антония еще оставался флот Клеопатры. Быстрые египетские корабли могли выступить достойными противниками либурнам и склонить чашу весов в другую сторону. Нам осталось неизвестным, призывал ли Антоний свою жену-любовницу прийти к нему на помощь. Однако внезапно для всех флот Клеопатры поднял паруса и, промчавшись мимо сражающихся, взял курс в открытое море. Египтяне во главе со своей царицей бежали с поля брани, бросая союзников на произвол судьбы!

— Измена! Измена! — кричали матросы и легионеры на плавучих крепостях, видя, как один за другим проскакивают мимо них в открытое море, даже не пытаясь вступить в сражение, египетские корабли.

Увиденное стало настоящим потрясением и для Антония. Еще бы, ведь для него происходящее было не только изменой египтян союзническому долгу, но и личной изменой ему столь горячо любимой им Клеопатры. Что должен был сделать в такой ситуации флотоводец? Сжав зубы, продолжать драться? Попытаться вернуть беглецов? Антоний решается на нечто совсем иное. Ряд историков считает, что первоначально он рассчитывал, что сможет убедить Клеопатру повернуть форштевни своих кораблей обратно и нанести решающий удар по Агриппе. Другие, однако, придерживаются мнения иного.

Предоставим слово одному из биографов Антония: «Заметив ее (Клеопатры. — В.Ш.) бегство, Антоний поступил с такой низостью, равную которой едва можно отыскать в истории: ради любовницы, которая предательски бросила его в минуту опасности, Антоний, властелин всего Востока, не задумываясь, покинул на произвол судьбы свой флот, сражавшийся ради него за мировое господство, и армию, которая ждала только приказания, чтобы сделать то же самое. Он погнался за ней на быстроходном посыльном судне, на которое в общей суматохе сражения никто не обратил внимания, и, когда догнал, счел себя счастливым, несмотря на то что ему, как нежеланному и неудобному гостю, был оказан очень холодный прием.

Неожиданное бегство сильного резерва и самого главнокомандующего должно было произвести, удручающее впечатление на флот Антония; некоторые корабли выбросили за борт башни и метательные машины, подняли паруса и пустились в бегство; главные силы, однако, стояли непоколебимо, сражаясь за честь своего флага, как это делают храбрые солдаты даже при самых неблагоприятных условиях, и сражение продолжалось с величайшим ожесточением с обеих сторон».

Подавляющее большинство историков признает, что даже в столь драматической ситуации шансы обоих флотов не были столь не равны, чтобы развязка могла наступить скоро. Сегодня известно, что брошенный и преданный своим главнокомандующим флот Антония отчаянно сопротивлялся Агриппе еще целых ЧЕТЫРЕ ЧАСА. Не имея никаких шансов на спасение, брошенные на произвол судьбы матросы и легионеры сражались до последней смертной минуты. Мы уже никогда не узнаем их имен, но, согласитесь со мной, справедливо, что память об их подвиге пережила тысячи лет!

Что касается Октавиана, то он, непривычный к морскому делу, очень укачался и провел весь день, лежа в койке, лишь иногда принимая доклады от наблюдателей о том, что делается вокруг. Лишь один раз Октавиан нашел в себе силы, чтобы подняться на верхнюю палубу. Это было тогда, когда ему сообщили, что Антоний бежал с поля брани вместе со своей египетской любовницей.

— Если он бежал, значит, победа за Агриппой! — только и смог произнести истерзанный волнами Октавиан Август, после чего его сразу же унесли вниз. На берег Октавиана вывели под руки совершенно зеленым от перенесенного недуга… На все поздравления придворной челяди он отмахивался:

— Не сегодня! Потом! Потом! Не мне! Не мне! Агриппе! Агриппе!

Только очень не многим из плавающих крепостей удалось спастись бегством в Акциум, да и то лишь для того, чтобы, спустя несколько дней, сдаться на милость победителя. Все остальные же были захвачены в кровопролитнейших абордажных схватках или вообще сожжены вместе со своими командами.

Через неделю оставшаяся без предводителя армия и остатки флота вынуждены были сложить оружие.

Историк А. А. Хлевов в своей работе «Морские войны Рима» пишет: «Многие пытались объяснить алогичное и немотивированное поведение и Клеопатры, и Антония, приведшее к такому исходу. Все теории сводятся к придумыванию фактов, которые отсутствуют в источниках. Одни говорили, что правое крыло антонианцев не смогло отойти в залив, хотя и стремилось это сделать, — за ними стояли корабли Клеопатры. Тогда корабли крыла сдались, а Клеопатра, увидев это, решила прорваться и спасти хотя бы свои корабли. Еще более фантастично мнение, что Антоний и царица изначально собирались бросить армию (вспомним погруженные на суда мачты и паруса), но сбежать смогла лишь часть флота (?), остальные суда из-за штиля оттеснили обратно, где они и сдались (это через два-три часа ожесточенного сопротивления?). На фоне подобных „идей“ версия античной историографии о помутнении рассудка из-за любви и вмешательстве злого рока, честное слово, выглядит гораздо убедительнее.