Однажды он сказал, что я напоминаю ему маму, а потом ужасно разозлился на меня из-за того, что она умерла. «У тебя такая же светлая кожа и глаза как миндалины», — сказал папа и целую неделю со мной не разговаривал. Изо дня в день пил, пока не отключался. Соседка увидела, что я одна играю на улице, и меня забрали, чтобы за мной присматривал кто-то другой. Помню только пирожные. Какая-то добрая тетя кормила меня бисквитными пирожными, пока меня не затошнило. Она сказала, что будет помогать, пока папа не выздоровеет.

— Я тебя сто лет ждала! Где ты был? — Мне не хотелось, чтоб он видел, как мне плохо, но я не смогла удержаться.

Папа посмотрел на часы.

— Опоздал на часок или около того.

— На три недели опоздал!

Но папу ничем нельзя было пронять, он всегда делал что хотел и когда хотел.

— Ну, куда отправимся, принцесса? — От него странно пахло, кем-то чужим.

— В зоопарк? — с круглыми глазами спросила я.

И тут в холле, цокая каблучками по плиткам пола, появилась Патрисия, тонкая фигура изогнулась в сторону папы. Патрисия окинула его внимательным взором, глянула в окно на сверкающую красную «гранаду». Он заметил ее восхищенный взгляд и выпятил грудь.

— Нет, не в зоопарк, — покачал головой папа и подошел к Патрисии. — Куда посоветуете отвезти повеселиться маленькую девочку? — Папа распахнул дубленку. Туго обтянутый рубашкой живот перевешивался через ремень, руки похлопывали по карманам.

— На такой машине — куда угодно. — Растянув губы в улыбке, Патрисия заправила за ухо выбившийся завиток.

— Хороша, верно? — Папа разгладил усы, в которых так часто застревали крошки. — Так где тут у вас можно погудеть стоящему парню?

Патрисия засмеялась и еще ближе придвинулась к папе. Мне это не понравилось.

— Я скоро заканчиваю, если хотите, могу показать здешние места.

Черная маечка плотно обхватывала ее талию и бедра, которыми она слегка покачивала. Папа смотрел во все глаза.

— А как же зоопарк?.. — начала было я, но папа отмахнулся, и я прикусила язык — знала, что будет, если настаивать.

В итоге мы с ним просто ходили по нашей территории. Папа извлек из необъятного кармана банку — гостинец, — и я тянула пепси, показывая ему норки-убежища, которые мы с ребятами устроили. Папа все поглядывал на часы.

— Она скоро освободится, — сказал он и стряхнул с дубленки упавшие листья. А потом подхватил меня на руки, и мы пошли назад к дому, который темнел за деревьями, как большущая старая тюрьма. — Стало быть, все путем? — проурчал папа мне в ухо, и крепкая шершавая ладонь сжала мои пальцы. — Здорово, что я тебя сюда пристроил. Весело тебе тут?

Я промолчала.

В холле я расцепила руки, которыми крепко-крепко обхватила папу за пояс, и смотрела, как мое место рядом с ним занимает Патрисия. Одну руку папа продел ей под локоток, а другой распахнул высокую дверь. Через плечо бросил мне «пока», и я услыхала, как он спрашивает ее имя.

— Патрисия, — ответила она. — Патрисия Элдридж.

Я вскарабкалась на свой подоконник и проводила взглядом плавно отъехавшую «гранаду». Папина рука вытянулась по спинке пассажирского сиденья. Я сидела и смотрела на тающий хвост выхлопных газов, а потом просто смотрела, пока день не сменился ночью. Теперь надо было снова ждать.

Прижав к груди пачку бумаг, в комнату входит мистер Палмер. Нас игнорирует, хотя мы ждем уже десять минут. Секретарша прибежала за нами и сообщила, что нас вызывает директор, ждет через полчаса у себя в кабинете. Мы с Эдамом стоим рядышком, точно пара нашкодивших малолеток. Ума не приложу, что бы это значило. Пока все молчат, оглядываю кабинет, и к горлу подкатывает тошнота.

Директор усаживается за стол, кое-что на нем переставляет, делает глоток из чашки и брезгливо морщится — остыло. Его суровые манеры внушают уважение, необходимое для управления школой. Стоит нарочитая тишина, хотя нос у него налился опасной краснотой и вены на тыльной стороне рук вздулись, словно карта дорог в никуда. Он все еще не замечает нас.

Я делаю вдох и, набравшись храбрости, даром что по непонятной причине боюсь его, заговариваю первой:

— Мистер Палмер, вы хотели нас видеть?

Директор поднимает глаза, по лицу пробегает тень.

— Да. Я надеюсь на вашу помощь, мисс Джерард. Дело очень деликатное. — Он сверлит Эдама взглядом, и я кожей чувствую напряжение между ними. — Мистер Кингсли, вы не просветите свою коллегу?

Бегут секунды, мне все тошнее: я догадываюсь, что за всем этим стоит.

Одновременно с протяжным выдохом Эдама разглаживаются морщинки в уголках его глаз и в складках у рта, расслабляются стиснутые челюсти, плечи мягко опускаются.

— Поступила жалоба, — ровным голосом начинает он. На лице никаких эмоций, смотрит прямо перед собой. — На меня жалоба. Одна из учениц утверждает, что у меня с ней… любовные отношения. — Он натужно сглатывает, видно, как дергается кадык. — Разумеется, это неправда. Вы на особом счету у девочек, они с вами откровенны, и мы с мистером Палмером подумали: быть может, у вас есть основания считать, что…

— Что она лжет! — Палмер берет инициативу в свои руки. — Дело нешуточное. Родители уже подключили своих адвокатов. — Пронзительный взгляд на Эдама: не иначе как полагает, что подчиненный не совсем без греха.

Включается Эдам, переводя глаза с меня на директора и обратно:

— Эта девочка — Кэти Фенуик — утверждает, что я… что мы… на протяжении долгого времени…

Я жестом освобождаю его от необходимости углубляться в подробности.

— Не надо больше ничего говорить… — Я снова там, прячусь в зарослях, не смея дышать, слежу за ними, вижу ее наготу. — Все понятно.

Испарина капельками выступает над верхней губой. В памяти всплывает бледная девичья кожа, сырая земля; ночной туман в лесу, приглушающий звук шагов.

— Я побеседую с некоторыми сотрудниками, попробую разобраться, — говорит Палмер. — Школьные юристы предложили, чтобы этот инцидент стал частью расследования, которое мы в любом случае обязаны провести. После чего я обязан составить отчет для совета попечителей. — Он тяжко вздыхает. — Хотя вы у нас в школе всего несколько недель, мисс Джерард, я буду весьма признателен, если вы изложите свои соображения касательно этой девочки. Любая мелочь, имеющая отношение к данному делу, любое ее замечание о мистере Кингсли — все может оказаться небесполезным. — Шея мистера Палмера наливается кровью, пальцы нервно сжимают серебряную ручку.

— Разумеется. — На Эдама я не смотрю, хотя знаю, что тот не спускает с меня глаз, безмолвно умоляя о спасении. Больше не сказав ни слова, закусив губу, я поворачиваюсь к двери.

— Хоть что-нибудь! — слышу я восклицание Эдама и закрываю за собой дверь.