Напомню важную вещь, многим неизвестную, зато теперь будет известной! Русские социал-демократы сделали в 1898 году красное знамя своим партийным знаменем.

Важно и другое – для крестьян (российское большинство!) было памятным, сохранялось в фольклоре и в повседневном быту старое значение: красный – это красивый.

И Красная армия стала поэтому хорошей армией.

А звезда, конечно, выбрана была в качестве нового символа очень удачно: в сознании русских людей она была со времени Крещения Руси связана с Вифлеемской звездой. Той, что воссияла, по Священному Писанию, над местом рождения младенца Иисуса, – за ней и пошли к нему волхвы. И эту связь, несомненно, всегда имели в виду, осознанно или неосознанно, даже самые неверующие большевики.

Например, некрологический (то есть посмертный) очерк о Ларисе Рейснер ее гражданского мужа, убежденного большевика, как и она сама, Карла Радека начинался словами: «Близится десятая годовщина того дня, когда… взошла в ярком блеске красная звезда Советов».

Генерал-лейтенант М. В. Алексеев, имеющий немалый авторитет в армии, удачно назначенный Николаем II во время Мировой войны начальником штаба армии, сразу же после Октябрьского переворота – в начале ноября – тайно уехал на юг России, на Дон.

(Вот почему герои пьесы Булгакова по роману «Белая гвардия» в критический момент восклицают: «На Дон! На Дон!»)

И спешно приступил там к формированию того, что вскоре назвали Добровольческой, или Белой армией. Она начнет вооруженную борьбу с Красной армией с целью сохранить Россию.

Генерал Алексеев прибыл в столицу войска Донского, то есть российских казаков, Новочеркасск 2 ноября 1917 года. От этого дня принято отсчитывать начало Белого движения.

Глава донских казаков атаман Каледин первым в России – через несколько часов после Октябрьского переворота – объявил о начале вооруженной борьбы против новой власти.

Атаман стал помогать вождям Белого движения – Алексееву, Корнилову и Деникину – формировать Добровольческую армию. Но тут стало происходить нечто Калединым не предвиденное. Он ведь думал – и имел для этого основания, – что хорошо знает казачество! Получилось же так, что за атаманом пошла только молодежь. «Взрослые» же казаки, которые возвращались с фронтов Мировой войны, больше не хотели воевать. И противопоставить этому нехотению, увы, было нечего. Крестьяне в солдатских шинелях истосковались по своей земле. Они не хотели больше стрелять – хотели пахать и сеять.

К тому же они наивно поверили первым декретам «советской» власти (принятым на II Всероссийском съезде Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 27 октября 1917 года), главное – Декрету о земле.

По этому Декрету (а его содержание Ленин бесцеремонно заимствовал, как уже было сказано, у партии эсеров) все помещичьи земли вместе с инвентарем конфисковались. Зато «земли рядовых крестьян и рядовых казаков» конфискации не подлежали! Собирался ли сам Ленин следовать этому Декрету – вопрос особый. И ответ на него более или менее ясен.

Но казаки-то ему поверили!

Учредительное собрание открылось 5 января 1918 года.

Ленин пришел на открытие с заряженным револьвером в кармане, окруженный вооруженными матросами, которые поднимали винтовки и хулигански целились в председателя.

Прошедшие в тот же день многолюдные демонстрации в поддержку Учредительного собрания были расстреляны – повторилось, говорили многие, 9 января 1905 года.

Внесенная большевиками на рассмотрение «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа» была отвергнута 237 голосами против 136.

Для многих здравомыслящих людей сомнителен был уже пропагандистский заголовок документа – «эксплуатируемого…». Ленин следовал за Марксом: делил все человечество на два убогих разряда – эксплуататоры и эксплуатируемые.

Сраженные убийственным, можно сказать, результатом такого голосования, большевики (к ним присоединились левые эсеры) покинули собрание. Центральный комитет РСДРП (большевиков) принял решение о роспуске Учредительного собрания. Для большевиков, и в первую очередь для Ленина, не существовала правота большинства: прав только тот, кто голосует за нас…

Ночью вооруженный главарь матросов охраны Железняков вышел на сцену и сказал фразу, которую мы заучивали уже в младших классах «советской» школы. Но даже вполне «советским» детям при мало-мальском умственном багаже было трудно понять, почему эта фраза историческая, а не хулиганская:

– Прошу немедленно покинуть зал. Караул устал!

Депутаты покинули зал. Учредительное собрание закрылось – навсегда.

…Хорошо помню свое детское недоумение, которым, в общем-то, не с кем было в мои школьные, сталинские еще годы поделиться. Как это – выбранное всей Россией Учредительное собрание прекращает свою работу только потому, что караул устал?! Не я одна, наверное, в «советской» школе насчет этого молча недоумевала.

Новая власть, возглавляемая Лениным, этим разгоном практически расписалась в своей нелегитимности, то есть незаконности. Она больше не опиралась хоть на какие-нибудь законные основания ее властных функций. Но после победы в Октябре это ее ничуть не смущало – ни тогда, ни в последующие, оказавшиеся очень долгими, годы.

9 января 1918 года Горький, хорошо известный читающей России своим революционным настроем – «Пусть сильнее грянет буря!..» (напечатанная в 1901 году нелегально, «Песня о Буревестнике» разошлась по России, несмотря на нелегальность, очень даже широко), – был глубоко возмущен расстрелом мирной демонстрации в поддержку Учредительного собрания.

Он писал в газете «Новая жизнь»:

«5 января 1918 г. безоружная петербургская демократия – рабочие, служащие – мирно манифестировали в честь Учредительного собрания. Лучшие русские люди почти сто лет жили идеей Учредительного собрания…»

Горький ведет, видимо, свой отсчет от декабристов – Пестель в эпоху Николая I планировал республиканское устройство России… Теперь Горький, повторю, ожидавший революцию и приветствовавший ее, предрекал, что разгоны мирных демонстраций «неизбежно удавят всю русскую демократию, погубят все завоевания революции…».