Мы занимались любовью впервые с момента нашего знакомства. И это было прекрасно. Он был нежным и осторожным. Его движения, вначале медленные, постепенно становились более ритмичными. Он не прекращал гладить мое тело ладонями, а губами ласкать мой рот и мочки ушей. В самый волнующий момент я с трудом сдержала крик блаженства, боясь, что этим выдам происходящее в моей комнате родителям.

Когда все подошло к концу, обнаженные, вспотевшие и довольные, мы уснули в объятьях друг друга. Без тени сомнения могу утверждать, что это был лучший день в моей жизни, пусть даже он был омрачен историей из прошлого моего любимого «ирландца».

Оставленный включенным диктофон на моем телефоне продолжал записывать звуки в моей комнате до тех пор, пока память на флэшке полностью не заполнилась.

15.

Вот я и добралась до самого сложного для меня момента повествования. Умолчать о случившемся не представляется возможным, потому как в этой части я поведаю о моем предательстве и о причинах, побудивших меня совершить его.

Но, прежде чем погрузиться в дурные воспоминания, я все же начну с хороших новостей. На второй день после нашей с Патриком ночи любви, мне позвонила миссис Грин. Было это между вторым и третьим уроком. Она чуть не плача сообщила мне, что экспериментальное лекарство для Марти дало свои первые положительные результаты — мальчик приходил в себя, а та скорость, с которой его организм боролся с недугом, внушали врачам самые положительные прогнозы на его полнейшее выздоровление. Она решила рассказать мне эту замечательную новость сама, чтобы в очередной раз поблагодарить за помощь и сообщить, что будет в вечном долгу передо мной. Под конец нашего телефонного разговора, миссис Грин призналась, что была бы счастлива, если наши отношения с Патриком закончились свадьбой и мы с ней породнились. От последней фразы миссис Грин я даже почувствовала легкость во всем теле и неистовое желание поскорее увидится с Патриком.

Я не пошла на третий урок. Вместо этого решила устроить сюрприз своему парню, придя к нему на работу. До автомойки я не дошла, зато добралась до нашей улицы, где я и заметила Патрика в компании с некой девушкой. Игла ревности пронзила меня прямо в сердце. И хотя одна часть моего разума твердила, что это просто его знакомая или же родственница, вторая часть просила не выдавать своего присутствия и проследить за ними.

Я послушалась второй части разума и спряталась за «живой» изгородью, прежде чем Патрик или та девушка успели заметить меня. Мое сердце учащенно билось, из-за чего я даже почувствовала приступ тошноты. И хотя Патрик не улыбался ей во время разговора, не пытался прикоснуться к ней, не проявлял никаких признаков симпатии к своей собеседнице, я продолжала испытывать невыносимую ревность.

Спустя минут десять наблюдения, я уже хотела выйти из укрытия и просто подойти к ним, чтобы узнать: кто эта девушка и почему Патрик с ней общается — как вдруг они повернулись ко мне спиной и направились вниз по улице. Медленно, не выдавая себя, я последовала за ними.

Они шли неторопливо, не переставая о чем-то говорить, при этом пару раз, во время прогулки, коснувшись друг друга плечами. Это могло быть просто случайностью, а может быть и чем-то большим. Терзания не оставляли меня ни на минуту. Мне хотелось поскорее получить ответы на все свои вопросы. И я не оставляла надежды, что спустя короткое время я пойму, что зря ревновала Патрика и, как в следствии, рассмеюсь над своими глупыми подозрениями и с облегчением вздохну.

К несчастью вскоре мне пришлось заплакать. И рыдала я на протяжении всего оставшегося дня и даже ночи.

Когда они остановились около высокого забора, огораживающего территорию карьера, мне кольнуло болью в сердце в очередной раз. Я молилась, чтобы они прошли дальше, но Бог решил, что мои просьбы слишком мелки для Его масштабных дел и проигнорировал мою мольбу. Патрик проник на территорию через лаз и помог девушке сделать то же самое, взяв ее за руку. Тогда-то по моим щекам и потекли первые слезы. Возможно, когда-нибудь, я бы смогла простить ему измену, если бы он стал бы умолять меня дать ему второй шанс, но то, что он отвел ее на «священное» место нашего первого свидания — я бы не простила ему никогда.

С трудом борясь с рыданием, рвущимся из моей груди, я дождалась пока они скроются за холмом и последовала за ними, проникнув на охраняемые земли через лаз.

Патрик и его спутница сидели у обрыва и глядели на воду на дне кратера, точно так же, как и мы с ним когда-то. Разве что в этот раз на небе светило солнце, да и рядом с Патриком сидела не я. Продолжая наблюдать за ними, стоя за толстым стволом клена, я, прижимая ладонью рот, сдерживала в себе рвущийся наружу крик отчаянья.

Мои силы полностью исчерпали себя, когда Патрик нагнулся к незнакомой мне девушке и поцеловал ее в губы…Ох, сложно передать то, что я тогда почувствовала. Казалось, весь мир перевернулся с ног на голову и зашагал в неправильном направлении. Все вокруг меня стало тягучим и тяжелым. Клянусь, если в тот момент по небу пролетала птица, она бы наверняка завязла в синеве, а затем и вовсе рухнула наземь.

Я отвернулась. Мне больше не хотелось видеть этого. Это было слишком сложно. Слишком неправильно. Слишком больно….Все было «слишком» для меня в тот момент.

Я не видела никакого другого решения, кроме как убежать оттуда. Что я и сделала.

Вернувшись домой и закрывшись в своей комнате, я начала рыдать так сильно, как не плакала никогда даже в раннем детстве. С каждой пролитой мной слезинкой мне становилось легче на душе, но в то же время я чувствовала, что сама себя опустошаю — превращаюсь в стеклянную бутылку из-под молока, которую выставляют ночью за порог, чтобы молочник утром заменил ее на полную. В моем случае «молочником» был Патрик, но даже он бы не смог в эти минуты наполнить мое тело теплом и любовью.

Под вечер, когда мои родители заметили мое отсутствие за ужином, они послали Джулс проверить мою комнату, так как на телефонные звонки я не отвечала. Джулс вначале постучала, а когда я не ответила, попыталась открыть дверь. У нее ничего не вышло, так как та была запертой.

— Вал? — позвала она.

— Пойди прочь! — прокричала я в подушку, а поняв, что она ничего не расслышала,