— Вал, ты его совсем не знала, а потому не понимаешь, что говоришь! — перебил он меня.

— Тогда расскажи мне. — Я сжала его ладони в своих. — Доверься мне. Мы ведь не чужие друг другу.

Патрик тяжело вздохнул, достал пачку сигарет, сжал одну зубами, но зажигать не стал. И этого было достаточно, чтобы немного успокоить нервы и начать говорить.

— Моего отца называли «Еттерстадским стрелком». Возможно, ты что-то слышала о нем. Почти одиннадцать лет назад это прозвище упоминалось во всех новостных каналах мира.

Я пыталась вспомнить что-то похожее, но не смогла. Мне ведь было тогда всего шесть лет, и новостями я не увлекалась, впрочем, как и сейчас. К тому же речь шла о преступлении (судя по прозвищу), произошедшем в далекой Норвегии.

— Мой отец, сколько я его помню, всегда был неуравновешенным человеком. Он любил алкоголь и часто курил «травку». Раз-два в неделю в нашем доме происходили скандалы, которые почти всегда заканчивались рукоприкладством. Отец бил мать…иногда доставалось и мне. Как правило, на второй день он просил у матери прощения и обещал, что такое больше не повториться. — Патрик старался говорить спокойно и внятно, но голос то и дело начинал дрожать или же подниматься на пару октав выше. — Когда мать забеременела Марти, отец стал скандалить чаще и унять его было практически невозможно. Опасаясь за мое здоровье и здоровье нарожденного еще ребенка, она обратилась в полицию. Те его арестовали…Был суд, который вынес постановление, которое запрещало отцу приближаться к нам ближе чем на сто метров. Он пытался оспорить это решение, но у него ничего не вышло.

Патрик замолчал, ему стало тяжело дышать. Я и представить себе не могла, какой камень на душе лежал у него все эти долгие годы, а он делал все возможное, чтобы не показывать — насколько сильно влияло на него прошлое.

— У матери начались осложнения. Участились спазмы в животе, и даже пару раз шла кровь. Врачи сделали все возможное, чтобы избежать выкидыша….Я почти убежден, что именно поведение отца стало причиной болезни Марти, и наследственность тут совершено не причем. Мать сильно переживала, постоянно испытывала стресс из-за его оскорблений и криков. К тому же терпела все его побои.

Я молчала. Мне не хотелось его перебивать, задавая уточняющие вопросы. В таком состоянии, человека просто нужно слушать, давая возможность высказаться.

— Спустя неделю после суда, я проснулся рано утром из-за странного шума за окном нашего дома. Я открыл дверь, выглянул наружу и стоял пораженный увиденным около пяти минут. Возможно, я бы стоял и больше, если моя мать не затянула меня обратно в дом. У лужайки перед нашим домом остановились три машины со спутниковыми тарелками на крыше. Перед ними сновали люди: кто-то держал в руках микрофоны, кто-то камеры, кто-то диктофоны и фотоаппаратами. Столько репортеров я видел впервые в жизни, и сомневаюсь, что такое повторится. На следующий день местные газеты выпустили свои тиражи со мной на передовицах. Я удивленно взирал с цветных и черно-белых листов газет, крепко сжимая в ладони ручку входной двери. Также меня и мою мать показали по телевизору.

О такой неожиданной популярности можно было только мечтать, особенно в столь раннем возрасте. Да только причины такого внимания к нашей семье были не самыми приятными.

Как только мать меня завела обратно в дом, я подскочил к телевизору и сразу же попал на блок новостей с пометкой «Специальный выпуск», горящей тревожным красным цветом. По телевизору показывали фотографию моего отца в нижнем правом углу, высокое офисное здание, где работал отец на протяжении последних семи лет, кордон полицейских, зевак и машины полиции и скорой помощи. Репортер поведала нам, что сегодня утром мой отец прибыл на работу с полуавтоматическим пистолетом и принялся стрелять в своих коллег. Когда количество жертв достигло восьми убитых и двенадцать раненых (трое из которых скончались затем в больнице), а полиция окружила здание, отец добровольно сдался.

От рассказа Патрика мне стало дурно. Я чувствовала себя так, словно прошлась по ночному подвалу, в котором пахло сыростью, испачкавшись с ног до головы пылью и паутиной. Я невольно вздрогнула.

— Суд приговорил его к пожизненному заключению, — продолжил Патрик. Его «адамово яблоко» практически беспрерывно ходило вверх-вниз. — Мы ни разу не навестили его в тюрьме. Нам с матерью просто хотелось забыть о нем навсегда…Только нам это не позволили сделать. Соседи отвернулись от нас, незнакомцы глядели осуждающе нам вслед. Меня в школе унижали и обвиняли, утверждая, что мы с матерью носили не меньшую вину из-за случившегося. В каждый день я возвращался из школы с синяками и в порванной одежде. Все попытки моей матери поговорить с директором или учителями не дали никакого результата, даже наоборот — ей самой пришлось выслушивать оскорбления.

Тогда мы и решили покинуть Норвегию и переехать в Америку. Здесь мы нашли столь нужную нам тишину и непредвзятость со стороны соседей. Для всех мы стали еще одной семьей, которая живет по соседству и ничем не выделяется. Мы научились не думать об отце и об его ужасном поступке.

И вот сегодня мы получили письмо. Он умер в тюрьме от сердечного приступа. Умер взаперти как дикий зверь. Именно этого он и был достоин. Жаль только, что это произошло лишь сейчас, а не еще десять лет назад!

Таким злым я видела Патрика впервые. Его лицо было красным от ненависти к своему отцу. Пальцы без конца сжимались и разжимались. На щеках играли желваки. На шее вздулись вены. В глазах все еще дрожали слезы.

— Он получил по заслугам! Он был плохим человеком и Господь покарал его за это…Но, я никак не могу отделаться от мысли, что я его сын. Его кровь течет по моим венам.

Понимая, что Патрик вновь готов сорваться, я обняла его за плечи и принялась покрывать его голову и шею поцелуями. Мне так сильно хотелось унять его боль и страхи.

— Ты не виноват, — шептала я ему на ухо. — Ты — не он. Никогда им не был и никогда не станешь. Ты лучше него. Ты лучше всех.

Он повернулся ко мне лицом и наши губы соприкоснулись. Наш поцелуй был страстным, а дыхание горячим. Мне хотелось успокоить своего любимого, вселить в него надежду и помочь забыть все плохое. Мне хотелось почувствовать его в себе, стать с ним единым целым. Без лишних слов, я принялась стягивать с него верхнюю одежду, покрывая поцелуями голые участки его кожи. Он целовал меня в ответ, стягивая с меня