– При инсульте в часть мозга изливается кровь, что, как вы понимаете, с жизнью слабо совместимо. Бывает, после такого живут, однако же оное повторяется снова и снова, при каком-либо переживании, напряжении… Да и просто – человек стареет, организм крепче не становится.

– Этот молодой.

Штейнбах кивнул, грустно усмехнувшись:

– И младенцы умирают в колыбелях, причем не всегда в этом виноваты…

– Я знаю. Няньки-колдуньи и прочее… – Курт с интересом покосился на лицо человека рядом и поинтересовался с несдерживаемым любопытством: – Скажите, Райзе учился у вас?

– У меня, все верно… Итак, возвращаясь к нашему другу; инсульт я исключаю по той причине, что после такового судорогой сведена часть тела. Если бы, скажем, кровь излилась в левую половину его мозга, правая была бы скрючена и парализована, ad vocem[40], если б после такого довелось выжить.

– Правая? Почему правая?

– До конца сие еще не изучено, однако же закономерность очевидна и подтверждена: все то, что происходит в одной половине мозга человека, имеет влияние на противоположную половину его тела. Кстати сказать, некоторые из особо увлеченных исследователей задумались над тем фактом, что, хотя большая часть человечества предпочитает пользоваться правой рукой для письма, поглощения пищи или удержания оружия, случается явление тех, кому более удобно все это делать левой рукой. Поскольку факт дьявольского участия мы с вами обсуждать не будем, остается предположить, что на пользование той или другой руки имеет влияние развитость той или иной половины мозга более или менее.

– В академии меня переучили на правую руку, чтоб люди не косились, – несколько обиженно отозвался Курт. – «Следователь Конгрегации не может быть помеченным Дьяволом»; однако левой я до сих пор и пишу, и бью лучше; по-вашему, я недоразвитый?

Штейнбах рассмеялся, отечески похлопав его по плечу, и качнул головой:

– Нет, майстер Гессе, вы не так поняли. Чтобы вам было проще уразуметь, опишу это так: вообразите, что от вашего мозга к прочему телу тянутся ниточки, им управляющие, но не напрямую, а как бы крест-накрест. Можете в этом увидеть божественный символизм, если вам так больше нравится. К одной половине тела ниточек идет более, нежели к другой, и они крепче. Стало быть, в вашем случае от левой части мозга их тянется меньше; вместо нее их закрепила на себе правая половина.

– И о чем это говорит?

– Господи, юноша, и без того я вам сообщил в некотором роде открытие, а вы от меня требуете подноготную человечьей сущности!.. Понятия не имею, о чем это говорит. Спросите у меня об этом лет через сто пятьдесят; а теперь давайте-ка вернемся к делу… Стало быть, так: ни паралича, ни судорог мы у нашего гостя не наблюдаем, здесь, как вы можете видеть, все в полном порядке.

– Значит, смерть вызвана не естественными причинами?

– Не спешите, господин следователь, экий вы быстрый. Вполне возможно, что, открыв брюшную полость, я обнаружу cirrocis в последней степени…

– Свидетели говорят – этот был не любитель выпить, – заметил Курт, и профессор пожал плечами:

– Это лишь так, для примера. Не спешите с выводами, покуда я не закончу. Однако же, сразу скажу вам, что есть некоторое обстоятельство, которое меня не так чтоб настораживает, однако наводит на размышления. Вам ничего не показалось в нем странным?

– Его лицо, – ответил Курт тут же. – Слишком спокойное.

Штейнбах поднял голову, посмотрев на него странным взглядом, не то удивленным, не то разочарованным.

– Лицо? – переспросил он. – Вы обратили внимание на лицо, майстер Гессе? Господи Иисусе… Будьте любезны низойти своим целомудренным взором существенно ниже упомянутого вами лица и взглянуть на точку мужественности нашего посетителя. Не знаю, сколько нагих мертвецов вы повидали на своем веку, однако – не полагаете же вы, что таковая готовность к действию для покойника в порядке вещей?

Курт вспыхнул.

– Я не медик, – почти обиженно ответил он, выпрямившись и вздернув голову. – Разумеется, моих познаний хватает на то, чтоб понять ненормальность подобного… обстоятельства, я все же прошел начальный курс анатомии, причем, смею вас заверить, экзамен мною был выдержан на высший балл.

– Да бросьте, я не намеревался вас задеть. Однако же не думал, что вы не поинтересуетесь у меня именно этим в первую очередь.

– Ведь такое случается при удушении, quod sciam[41], – заметил Курт уже спокойнее, однако по-прежнему смущенно. – Я полагал, что, поскольку вы сами ничего о том не упомянули, то ничего и нет странного…

– Не при удушении, – возразил Штейнбах, отступив на шаг назад и осматривая покойника, будто иконописец – заготовленный к образу пейзаж, – а при повешении.

– Есть разница?

– Ну, разумеется, господин отличник по анатомии. В том и другом случае происходит сдавливание дыхательного горла (мы не рассматриваем тот вид узла, при котором ломаются позвонки); однако же в каждом эпизоде свои маленькие детальности: давление оказывается разного свойства и на различные участки тела, что дает и разный результат. Если вы удушите человека руками, ничего подобного вы наблюдать не будете; труп как труп. Удавкой, да будет вам известно, вы этого, – палец в кожаной перчатке ткнул в сторону застывшего в готовности «инструмента», – тоже не добьетесь; разве что, связав жертву, набросив петлю несколько сбоку и затягивая медленно, в течение, скажем, минуты-полутора. Имеет также значение положение тела и способность оного тела двигаться в агонии, амплитуда, так сказать, конвульсий. Однако же в любом случае здесь мы ничего подобного не наблюдаем, я исключаю удушение любого типа, и не только из-за отсутствия странгуляционной борозды; если б его лишили доступа воздуха хоть и подушкой, или же попросту зажав нос и рот ладонями, мы наблюдали бы безошибочные признаки, как то – синюшность около губ, под ногтями, в ямках ноздрей, да и выражение лица, столь вам запомнившееся, было бы не в такой степени умиротворенным. Словом – что, господин отличник?

– Asfixia, я помню. А вы согласны с тем, что лицо все же странное? – стребовал Курт. – Согласитесь же, что-то не так.

Штейнбах кивнул, склонившись над телом и заглянув умершему в глаза.

– Да, в некотором роде нетипическое лицо. Однако же, майстер Гессе, еще это ни о чем не говорит, кроме того факта, что он скончался без мучений – вернее всего, во сне.

– Мне кажется, он был в сознании, – тихо возразил Курт, и профессор, распрямившись, вскинул к нему заинтересованный взгляд:

– В самом деле? Отчего же такая мысль?

– Я не знаю… – вновь смешался он, неловко передернув плечами. – Ita mihi videtur[42]… А вам – нет? Взгляд у него… осмысленный, что ли; будто он посмотрел на кого-то в последний миг жизни.