— А это… — она показала на полутораметровый «муравейник», — его?

— Его! — не без гордости ответил Нос.

Парадоксально, но иногда даже такие вещи вызывают, нет, восхищение — не то слово… Уважение?

— Круто…

— Это еще не самое страшное, — вступил в разговор один из мальчишек. — Вот колония летающих белок…

— Да-а-а… — с видом знатока поддержал его второй мальчик.

— Этот хотя бы локально.

— Ага.

— Много, но локально.

— И редко.

— Не часто, да… А эти… — мальчишка покачал головой, — повсюду!

— И каждые полчаса.

— А то и чаще.

Совершенно потрясенная Маруся обернулась к Носу.

— И что… вы всем этим занимаетесь? — шепотом спросила она.

— Это часть работы. Профессор даже выдал грант на решение проблемы утилизации…

— Неужели это так важно?

— Ну, это же… Нет. Ты не понимаешь. То есть… Ты понимаешь, что это мамонт?

— Это я понимаю.

— А это… часть мамонта. Ну, точнее… скажем так… часть проекта.

Вот, Маруся. Вот до чего ты докатилась. Решение проблемы утилизации отходов крупного, как бы его назвать? Лохматого скота.

Маруся еще раз внимательно посмотрела на животное. Обычно, когда люди видят что-то необыкновенное, у них в голове происходит помутнение рассудка, не зря в таких ситуациях говорят «уму непостижимо». Они перестают адекватно воспринимать действительность, ибо действительность перестает быть адекватной. Они могут выбежать в поле, чтобы сфотографировать приземление летающей тарелки, или броситься с видеокамерой под смерч, или просто стоять разинув рот и пялиться на семидесятиметровую волну во время цунами.

Удивляться можно чему-то странному, но объяснимому — например, если собачка станцует на задних лапках. Однако, если после этого собачка попросит у вас закурить, вы уже не просто удивитесь, вы будете стоять и смотреть на нее, стоять и смотреть, и думать: «Это собака. Она разговаривает человеческим голосом. И курит!» Но никакого удивления. Возможно, именно это и называется шоком.

Так вот. Стоять рядом с пятиметровым мамонтом, последний из которых вымер десять тысяч лет назад, — это шок. Сначала вы как бы ничего не чувствуете. Ну, мамонт и мамонт. Офигенно здоровущий мамонт. Просто с ума сойти, какой здоровущий мамонт. Потом начинаете рассматривать его более внимательно. Он не похож на картинки из учебника. Не похож он и на мамонтов из мультфильмов, не похож на компьютерных мамонтов, на игрушечных, на восстановленных по скелету…

Длинная, почти черная шерсть, которая распадается на сосульки — вроде дредов. Челка, полностью закрывающая глаза. Уши маленькие, и из-за шерсти их почти не видно. Густой шерстяной покров на ступнях… Господи, как же это называется у мамонтов. Ну, пусть будут ступни. Хвоста нет. Хобот не такой уж и большой, а вот бивни — огромные. Из-за лохматости он выглядит еще более крупным, он похож на дом — такой мохнатый дом с очень громким ревом. После детального осмотра шок отступает. И наступает еще более сильный шок. Наконец-то приходит осознание. Да, да. До этого вы ничего еще не осознавали. Вы просто пытались примириться с картинкой, которая нарисовалась у вас перед глазами, пытались проанализировать ее, чтобы постичь. И вот когда вы постигли, тогда и наступает настоящее…

— Это же мамонт!

Маруся поняла, что она снова стоит в оцепенении и не замечает ничего вокруг. Какие-то люди возятся рядом, что-то говорят, жестикулируют…

— …сверхскоростные самолеты, поезда, клонирование, лекарства от рака, вот-вот откроем телепортацию…

Нос воодушевленно перечислял изобретения последних лет и загибал пальцы.

— …искусственные органы, межгалактические станции, мы даже научились добывать полезные ископаемые на Луне…

С невероятным усилием Маруся перевела на него взгляд и попыталась сконцентрироваться.

— А проблему отходов решить не можем, — закончил свою пламенную речь Нос. — Парадокс.

Маруся молча кивнула.

— Вообще-то это девочка.

— Что?

— Митрич.

— Девочка? — Маруся попыталась удивиться, но, видимо, лимит удивления у нее иссяк.

— Название проекту придумали до его рождения. То есть — до ее рождения. То есть сначала придумали, что это будет Митрич, а уже потом она родилась на свет.

— А почему не переименовали?

— Зачем?

И правда, зачем? Все-таки ученые совершенно отдельный вид людей. А может, и не людей. Нет. В эту тему лучше не углубляться.

— Пойдем отсюда, а то глаза уже щиплет.

Школа была похожа на огромный кубик Рубика, который уронили с неба. И поэтому он рассыпался на разноцветные секции: тут красная, тут в два этажа белая и синяя, тут оранжевый кубик вонзился в землю под углом в тридцать градусов, а тут — сразу три желтые секции в ряд. Некоторые секции объединялись в сложные геометрические фигуры, другие валялись по отдельности. Все это было разбросано в высокой зеленой траве и напоминало скорее гигантскую художественную инсталляцию, но никак не корпуса школы.

По непонятной причине у Маруси снова разболелся правый глаз. Сначала он начал слезиться, потом чесаться, потом расчесался до того, что, казалось, он вот-вот вывалится или лопнет. Маруся даже прикрыла его рукой — чтобы, если все-таки вывалится, не потерялся в траве. Нос медленно плелся по тропинке и смотрел себе под ноги. Маруся шла за ним и старалась уже никуда не смотреть. Дойдя до красной секции, Нос обернулся.

— Что там у тебя?

— Не знаю…

— Болит?

— Еще с утра…

— Дай посмотреть.

Маруся замотала головой.

— Я просто посмотрю, вдруг что попало.

— Ничего не попало.

— Да перестань…

Маруся вздохнула, убрала руку и зажмурилась.

— Открой.

— Не-е-е…

— Я не увижу, что случилось, пока ты его не откроешь.

Маруся снова заслонилась руками, потом отвернулась от солнца и осторожно приоткрыла глаз. Из него текли слезы, поэтому смотреть было больно и неприятно. Нос подошел поближе и наклонился.

— Такое ощущение…

— Что?

— Что он стал другим.

— Каким другим?

Марусе захотелось сесть на траву, заплакать, захныкать и закапризничать. Все девочки делают так, когда болеют.

— Каким-то… таким, — задумчиво сказал Нос.

— Красным? — спросила Маруся.