– Но должны же понимать, – сказал Джордж тоскливо, – что нанотехнология обещает больше? Не только реальное бессмертие, но и неуязвимость?

– Обещает, – сказал Максим. – Обывателю все равно, он верит тому, что видит. А видит он, что деньги улетают в гигантскую трубу хай-тека, в то время как микроб можно уже сейчас заполучить буквально задаром по программе правительства, финансируемой из бюджета. Но мы пока ничего сделать не можем, только работать и работать! И очередной мыльный пузырь лопнет, вот увидите.

Он перехватил взгляд Аллуэтты. Дочь мультимиллиардера смотрит со скорбью и глубоким сочувствием. Но единственное, что может сделать, это принести чашку горячего крепкого кофе с поджаренными хлебцами… что она, судя по ее виду, сейчас и сделает.

Священник, который очень уж хотел называться отцом Дитрихом, пришел перед началом обеденного перерыва, обрадовался, что все собрались в одном месте за столом, но, когда все начали расхватывать блюда, спросил внушительным голосом:

– А благодарственную молитву прочли?

– Да, – ответил Максим. – Мысленно.

Священник сказал с укором:

– Да вы протестант!

– А какая разница, – возразил Максим. – Бог-то один!..

– Ну, знаете ли, – сказал священник с достоинством, – хотя Господь един, но представления о Нем разные… Вы кушайте-кушайте, я только что отобедал, с вами только кофе повкушаю, а пока расскажу…

Аллуэтта молча злилась и на тупого попа, и на ученых, что не возражают, и даже на Максима, что вроде бы даже слушает, хотя ест так, что за ушами трещит.

А поп, естественно, утверждал, что без религии жизнь человека черна и вообще невозможна. Животные не знают, что умрут, а человек это понял, когда вышел из животного, и это наполнило его таким ужасом и смятением: зачем жить, если все равно умрешь и все превратится в прах? Не проще ли покончить с нею сейчас?

И чтобы удержать людей от этого, и придумали, что жизнь продолжится и после смерти, только в другом мире.

Религии, как утверждал он важно и напористо, мы обязаны своим существованием. Она дала жизни смысл и надежду. Даже те, кто сумел остаться безрелигиозным, искал эту вторую жизнь для себя страстно и упорно. Самая первая запись, дошедшая из глубин времен в отрывках, повествует именно о поисках бессмертия. Когда Гильгамеш увидел смерть своего друга, ужаснулся мысли, что и он умрет, и посвятил остальную половину жизни поискам бессмертия.

Эликсир бессмертия долго и безуспешно искал Гете в своей алхимической лаборатории, устроенной в подвале. Искали многие.

Последний мощный всплеск был уж совсем недавно, всего сотню лет тому назад, в начале двадцатого века. Самые бунтарские умы выступили против бессмертия – как же, если все «за», то мы должны быть «против», как Валерий Брюсов с его знаменитой «Не воскрешайте меня!», но сильнейшие сумели преодолеть кастовость, Маяковский писал: «…воскреси меня, свое дожить хочу!»

Аллуэтта зыркала по лицам сотрудников лаборатории: почему-то слушают почти уважительно, хотя это же тупой поп, что он понимает, его даже слушать не стоит…

– И всегда казалось, – продолжал священник трубным голосом, – что бессмертие уже вот-вот, стоит только руку протянуть, стоит только прожить еще несколько лет…

– Но сейчас именно тот случай, – сказал Френсис, и снова она удивилась, что сказал нейрохирург серьезно и почти с уважительностью, как будто говорит с другим ученым.

– Откуда это видно? – возразил священник. – Юному Гете, который добывал эликсир бессмертия в своей алхимической лаборатории, тоже казалось, что вот-вот!.. И в Средние века казалось. И в начале прошлого века всему миру казалось, что вот-вот…

– Но сейчас уже есть дорожная карта, – сказал Джордж.

– А она верна? – спросил священник. – Я молчу про черных лебедей, экономические кризисы, метеоритные дожди… Ваш Курцвейл, которого и я весьма уважаю, когда-то предсказал, что бессмертия достигнем в две тысяча тридцатом году, ориентируясь прежде всего на свой возраст, потом, когда время стало подходить ближе, перенес на две тысячи сорок пятый, до которого дожить, конечно, очень трудно, но все-таки шанс есть, если медицина постарается продлить жизнь хотя бы на пару десятков лет…

Максим прервал молчание:

– Вы клоните к тому, что Курцвейл увидел, что в две тысяча сорок пятом тоже не будет никакого бессмертия, перестал выдавать прогнозы, стало неловко, а недавно обмолвился, что рассчитывает на две тысячи семидесятый.

– Именно, – сказал священник с нажимом. – Во всех остальных областях науки прогнозы выдает верно. С теми нет разочарования, если что не укладывается в его сроки, зато ликуем, если совпадает, а вот с бессмертием для каждого вопрос личный, животрепещущий, потому каждого так задевает и разочаровывает, когда желаемая дата все отодвигается и отодвигается. И потому без веры в Господа и бессмертие души тягостно и страшно жить развитому человеку, а только грубому и бесчувственному все равно…

Аллуэтта молча придвинула ему огромную чашку с горячим кофе. Священник поблагодарил ее кивком, словно светский человек, хотя кто знает, в семинарии тоже могут учить вежливости.

– Это сложный вопрос, – ответил Максим уклончиво. – Мы не отрицаем Бога. У нас просто нет фактов, свидетельствующих о Его существовании, а искать их… мы слишком занятые люди.

– Вам и не надо искать, – сказал священник с жаром. – Другие нашли!

– Их доказательства небезупречны, – ответил Максим и поднялся. – Спасибо за интересный разговор. Честно признаюсь, вы весьма удивили.

– За все должны благодарить только Господа, – ответил священник строго. – Это Он говорил через меня.

– Передайте Господу поздравления, – сказал Максим. – Приятно знать, что Он не умер, как утверждал Ницше, не постарел, как решил Камю, а бодр, активен и продолжает учиться.

Вместе с ним поднялись остальные, Аллуэтта встала несколько растерянная, от умных разговоров голова уже гудит, а тут еще трудно понять, когда прикалываются, а когда говорят всерьез.

Эти ученые даже троллят с такими серьезными лицами и так обставляют научными терминами, что даже сами, наверное, верят в ту пургу, что несут с такими блистающими искренностью взорами.

Возле стола Джорджа остановилась поневоле, там Георгий и сам Джордж сцепились в яростном споре насчет того, проигрывает ли Россия технологическую гонку. Джордж, хоть и немец, хотя имя английское, орал, размахивая руками и брызгая слюнями, доказывал, что у нас даже мобильники производить не могут, до чего дожили, какой позор, ну совсем сырьевой придаток, ну совсем до чего наша страна докатилась!

Его поддержали Френсис и патриотически настроенная Анечка, только Евген просто поддакивал с неким злорадством, помня, что он вроде бы украинец, так москалям и надо, Анечка же воодушевилась. Френсис и вовсе кивал и соглашался молча, выказывая свою поддержку мимикой и жестами, полными трагического отчаяния, словно актер крайне провинциального театра, да и то самодеятельного.