— Сергей! — донесся крик вперемежку с плачем.

— Мам… я в порядке. Я…

— Господи, ну что ты творишь?!

Опять я оказался в чем-то виноватым, но пусть так, лишь бы она знала, что я жив.

— Я приеду…

— Оставайся там! — резко произнесла она. — Утром поговорим.

Женщина отстраненно наблюдала за моими потугами, и я просто вернул ей телефон. Она снова что-то мягко заговорила в трубку и наконец отключилась.

— Переночуй тут, — сообщила она. — Твоя мама все поняла. Просто нервы.

— И как у вас это вышло? — поинтересовался я. — У нее патологическое недоверие ко всему, что касается меня.

— Понятия не имею, о чем ты, — пожала она плечами. — Я сказала, что на тебя напали какие-то идиоты, ты не в лучшей форме, но жив. И лучше для тебя будет перекантоваться у меня. Я дала ей все свои данные, чтобы она не волновалась.

— У вас, наверное, дар убеждения, — покачал головой я.

— Поищу тебе одежду…

И она скрылась в коридоре. А я впервые огляделся. Похоже, ее жилище состояло из нескольких маленьких квартир, которые она объединила. Я находился в гостиной здоровых размеров, она же была и кухней. Обстановка выглядела элегантно: темное дерево, какие-то интересные растения в больших горшках, картины, торшеры… Вместо стола — барная стойка. У этой женщины присутствовал вкус. Об этом, впрочем, можно было сказать, бросив взгляд на ее лицо.

Прямо перед диваном на стене висела большая картина, изображавшая двух мальчиков, несущих на носилках ангела с завязанными глазами.

Вскоре хозяйка вернулась с мужской рубашкой в руках и тренировочными штанами.

— На, примерь… А свои вещи снимай, я хотя бы их постираю.

— Что это за картина? — спросил я вместо ответа.

Она перевела взгляд на стену и едва заметно усмехнулась.

— Это Хуго Симберг. «Раненый ангел». Не оригинал, разумеется. Тот в музее «Атенеум», в Хельсинки.

Я продолжал рассматривать картину. Она что-то во мне задела. В ней было много меланхолии, необъяснимого фатализма и… святости. Женщина наблюдала за мной со своей странной ускользающей усмешкой.

— Я люблю Симберга, — подала голос она. — Он умеет сочетать религиозность и мистику. Я бы даже сказала, его картины полны какого-то оккультного смысла. Хотя используется много христианской символики и образов…

— Вы художница? — с интересом спросил я.

— Можно и так сказать, — туманно ответила она.

Я снял свою одежду и переоделся в оставленные рубашку и штаны. Все было впору. «Чьи они?» — хотелось спросить, но это было не мое дело. Краем глаза я увидел в зеркале рядом свое тело. На ребрах уже назревали здоровые синяки, одним синяком было мое лицо. Глаз мне подбили здо́рово. И скулу расквасили, а заодно и губу. Но ничего не казалось сломанным.

Она вернулась и забрала мои вещи. Сказала, что ночью они постираются. Спать я лег на диване, укрывшись тонким шерстяным пледом. В полумраке остался ее силуэт на пороге комнаты, как в первый момент нашей встречи.

— Как вас зовут? — поинтересовался я.

— Элена.

— Елена?

— Нет, именно Элена. Спокойной ночи.

Мне снились поля неизвестной страны. Я только знал, что это где-то очень далеко.

Это не мой город.

Это мир за пределами моих знаний.

Я шел вместе с Сашей, и мы несли на носилках раненого ангела. Саша почему-то улыбался. Ангел же был в точности как с картины Симберга: с повязкой на глазах и абсолютно неподвижный. Его тяжелые белые крылья плавно покачивались в такт нашим шагам.

— Куда мы идем, Саша? — спросил я.

Он слегка обернулся, невесомо улыбнувшись мне с каким-то скрытым смыслом.

— Мы идем домой.

— Но ты же умер. Где сейчас твой дом?

— Там, за горизонтом.

Внезапно ангел резко взмахнул крыльями, и они ударили меня по лицу. Он улетел. Я смотрел в небо, а вокруг разлетались перья.

Затем я проснулся.

Глаза открылись сами по себе, и некоторое время я не моргая смотрел в потолок, который вдруг оказался очень высоко.

Что это было?

Мне никогда не снились такие яркие и странные сны. Он был полон глубокого, неявного смысла. Как эта улыбка Сашки. Привет с того света… Этой ночью он словно помахал мне откуда-то с другой стороны.

Или же привел меня в это место.

Наконец я моргнул.

В глаза тут же бросился «Раненый ангел». Мальчики на картине были нами. Я снова моргнул и понял, что они другие. Это сон, просто сон.

Я приподнялся на локтях, оглядывая комнату. Здоровая, как вся наша квартира. Огромное окно пропускало свет сквозь полупрозрачные шторы. Я вспоминал целую минуту, как тут оказался.

Вчерашний вечер мелькнул в голове со всплеском той лужи, в которую я упал. Мышцы на лице шевелились с болью. Но словно по зову я обернулся и увидел, что за стойкой кухонного бара сидит эта Элена и наблюдает за мной поверх белой чашки.

— Доброе утро, — сказала она.

Я тяжело сполз с дивана и подошел к ней.

— Где мои вещи? — был первый вопрос.

— В сушке. Через полчаса будут готовы. Пока позавтракай.

Я присел напротив нее, чувствуя себя полнейшим зомби. Элена налила мне кофе в такую же белую, совершенную чашку, как у нее. Я как идиот пялился в нее пару мгновений, пытаясь сформулировать какую-то мысль.

Молча она подвинула корзинку со свежим хлебом и масленицу.

— Мне снился ангел с картины Симберга… — пробормотал я.

Взгляд Элены слегка вспыхнул, но эта искра ускользнула в одно мгновение.

— Да, у этой картины есть такое свойство… сниться людям. И что же привиделось тебе?

И внезапно я рассказал ей про свой сон, затем и про Сашу, про то, как сильно его смерть повлияла на мой внутренний мир, обнажая все, чего я сам о себе не хотел знать, что я не уберег его. А мне казалось, что должен был.

В его смерти я увидел и себя — в тупике. Мне долгое время казалось, что его судьба повторится и со мной. Это театр теней, и тень следует за ладонью, принимая ее форму. И мне страшно, что я невольно стремлюсь принять эти очертания погибели.

Я говорил и говорил, подбирая для всего наиболее точные определения, и был словно рассказчиком чужой жизни. Элена не перебила меня ни разу. А я все не умолкал, вдруг понимая, что в течение всего этого времени я искал такого слушателя. Ни мама, ни Алина, ни Дэн, ни Ян не были подходящими людьми. А эта женщина, которую я едва знал, вдруг оказалась именно тем человеком. Я это чувствовал.